Друс закрывает глаза и тяжело вздыхает.
- Я разбил тебе лицо, - шепчу я. - Я знал о последствиях.
Он медленно кивает и открывает глаза. Легко меня целует и отступает, впервые опустив взгляд.
Сердце начинает частить, когда он обходит меня. За моей спиной он останавливается. Его кожаный нагрудник скрипит, а длинные жесткие ремни плети бьются друг о друга.
- Прости меня, Севий.
========== Глава 12 ==========
Каким-то чудом ноги все-таки несут меня вперед. Они дрожат, и каждую пару шагов я спотыкаюсь о камни, но мои ноги еще двигаются. И только пара грубых ручищ, поддерживающих меня, не дают мне остановиться и упасть на землю.
Они и заставляют меня перебирать ногами.
Во рту кисло. Голова кружится и пульсирует от боли. Я не в силах даже поднять ее и позволяю ей безвольно упасть на грудь.
И боль. Спина. Плечи. От каждого движения, каждого вздоха, они горят все сильнее. Я устал просить богов о смерти. Возможно, они даруют мне ее, возможно – нет, но у меня не осталось сил даже на молитву.
Мир становится ярче. Он слепит. Жара давит и сушит текущую кровь и истерзанную плоть. Когда к моим глазам возвращается способность видеть, я уже снаружи. Вокруг голоса и лязг оружия, но все звуки слышатся будто издалека. Или, возможно, я снова проваливаюсь в небытие, ускользая из этого мира в…
- Вставай! – рявкает кто-то мне на ухо. Удерживающие меня руки сжимаются, как клещи. Встряхивают меня. Этот толчок прочищает мой разум.
Мы останавливаемся. Под ногами песок. Голоса и звуки схваток полностью исчезли, осталось только затихающее бормотание.
- Построились! – раздается крик. – Все! Немедленно!
Топот сотрясает землю. Клянусь, каждый шаг отдается в моем теле. Наконец, все действительно замолкают и замирают.
Снова шаги, и снова хрустит песок, но на этот раз под ногами одного человека, остановившегося позади меня.
- Повернись, Севий, - голос Друса пронизывает меня холодом.
«Прости меня, Севий», - будто из прошлой жизни слышу я его шепот.
Я разбил тебе лицо, Друс. Я знал о последствиях.
Как легко было произнести эти слова тогда.
- Повернись. Спиной.
Меня отпускают, и я стараюсь удержаться на трясущихся ногах, чтобы совершить простое, но мучительное действие – медленно повернуться кругом.
До меня доносится ропот толпы и проклятия. Не уверен, но кажется, кто-то блюет. О боги, да что у меня со спиной, что даже гладиаторы не выдерживают этого зрелища?
- Севий, - произносит Друс ледяным тоном, - посмотри на меня.
Я сглатываю подступившую к горлу желчь и поднимаю голову. Приходится несколько раз моргнуть, чтобы сфокусировать взгляд.
Его лицо так же невыразительно, как и голос.
- На колени.
Я смотрю ему в глаза. Он выдерживает мой взгляд
Прости меня, Севий.
Я знал о последствиях.
- Хозяин отдал тебе приказ! – рявкает Арабо, и прежде чем я успеваю осознать, он пинает меня под колено. Другая нога подгибается сама, и я падаю на песок.
Друс проходит мимо меня. Он снова за моей спиной. Невозмутимый.
Я содрогаюсь, прямо как перед первым ударом в яме.
- Смотрите на него, - рычит Друс. – Смотрите и запоминайте. Пусть он послужит примером каждому грязному ублюдку, стоящему здесь.
Все молчат. Не уверен, что кто-нибудь вообще дышит. Даже я.
- Я этого не потерплю, - продолжает Друс.
Знакомый звук. О боги! Горло сжимается, и каждая пядь моей искромсанной плоти горит в ожидании новой боли, особенно после слов Друса:
- Если кто-нибудь из вас посмеет напасть на меня, как этот идиот, обещаю, что вот это станет только началом вашего наказания.
Свист.
Ремни высекают новые дорожки пламени на моей спине. С губ срывается непонятный звук, и я падаю вперед на дрожащие руки.
Новый свист предупреждает о грядущей боли. Ремни еще не достигли цели, а я уже блюю на песок меж своих рук. Локти едва держат тело. Еще малость, и я рухну.
Я едва ощущаю, как ремни в очередной раз взрезают мою плоть. Боль есть, а меня уже нет. Я где-то в другом месте.
Каждый ужасный удар все глубже погружает меня в темноту.
Каждый удар, счет которым я потерял.
Дрожу. Падаю.
Подламывается одна рука. Затем другая.
Раскаленный песок. Снова боль. Снова рвота. Кровь.
Меня пинают в бедро. Я мычу и переваливаюсь на бок. Песчинки впиваются в искалеченные спину и плечо.
Я моргаю, чтобы перестало двоиться в глазах, и поднимаю взгляд. На губах Друса играет презрительная усмешка, но на краткий миг, в половину биения сердца, он хмурит брови.
Тут же его лицо снова каменеет, и он отводит взгляд.
- Оттащите его к медику.
После этого он поворачивается на каблуках и уходит.
Прости меня, Севий.
Я закрываю глаза.
Меня хватают под руки. Кто-то рывком поднимает меня на ноги.
Темнота.
***
От мерзко пахнущей настойки меня снова едва не выворачивает, но она притупляет яростный огонь, сжигающий мои спину и плечи, настолько, что я легко смиряюсь с ее воздействием на желудок. Медик неспешно трудится над моей изодранной плотью, зашивая самые серьезные раны.
Наконец он заканчивает.
- Пока я не разрешу, тренироваться тебе запрещено.
- Хорошо.
Думаю, что при всем желании сейчас я бы не смог поднять даже меч.
Медик пристально смотрит на меня.
- Я серьезно. Если с Друсом будут проблемы, пришли его ко мне.
Я лишь молча киваю.
Друс. Живот крутит. Рот до сих пор горит от вкуса его губ и языка, но после вечности, что я провел, потеряв разум от боли и кровопотери, я не уверен, что это не было бредом. Мой ланиста поцеловал меня? Невозможно.
Почему ты рассказываешь об этом мне, а не Лаурее? – спросил он. - Кальв Лаурея мог бы убить тебя за это.
Я знаю.
Но ты сделал свой выбор. Почему?
Я медленно провожу кончиком языка по нижней губе, пытаясь вспомнить вкус того давно остывшего, а, возможно, и придуманного мной поцелуя. На самом деле, почему?
Медик заканчивает перевязывать мою спину и еще раз категорически запрещает мне тренироваться до выздоровления.
За мной приходит Арабо. Он заковывает в кандалы мои запястья и лодыжки, и я молча следую за ним из лазарета. Мы пересекаем двор. Я не смотрю на тренирующихся. В этом нет необходимости. Я чувствую их взгляды, любопытные, ненавидящие, даже не поднимая взгляда от песка под ногами.
Звуки схватки стихают. Кто-то останавливается совсем. Шепот. Ропот.
Боги, не оставьте меня, когда я вернусь к тренировкам, потому что ни один гладиатор не захочет связываться с бойцом, способным напасть на ланисту. Чем дальше они будут держаться от меня, тем больше у них будет шансов выжить, если я выкину что-то подобное снова. Мы все слишком хорошо знаем, что ни один ланиста не потерпит очередного Спартака у себя в лудусе, и ни один гладиатор не захочет умереть, если ланиста заподозрит возможный бунт в своих стенах. Так что, при первой же возможности, они вылезут из кожи вон, чтобы избавиться от меня.
Но сейчас, правда, я буду сидеть под замком.
Они считают, что меня усиленно охраняют, чтобы не допустить новое проявление агрессии. Что ж, тем лучше.
Арабо ведет меня в новую камеру, отделенную от бараков. В ней нет окон. Одна дверь. Два охранника, и я молюсь, чтобы их не подкупили, уговорили или каким-то образом принудили убить меня ради безопасности остальных.
Убейте меня. Смерть стала бы милосердием.
Я устраиваюсь на узкой твердой лежанке, проклиная солому, впивающуюся в плоть и повязки, передавливающие раны. О боги, хочется умереть. Или уснуть.
Хоть как-то забыться.
Вскоре, слава богам, темнота накрывает меня.
***
Не знаю, сколько я пробыл здесь. Наверно, несколько дней.
Грязную миску наполняли холодной кашей… Четыре раза? Пять? Боль ослабла, но исчезнет не скоро. Мое желание смерти или забытья сменилось скукой. Беспокойством. Стены клетки давят, и ходьба из угла в угол заставляет их сжиматься сильнее.