- Ты не имеешь права…
- Все, что мне нужно – это мальчик, - рычу я, - мальчик и моя собственная жизнь, когда я уйду отсюда. И тогда твоя репутация может пострадать не так сильно, как ты того заслуживаешь.
Кальв иронически хмыкает.
- К рассвету он покинет Помпеи, сидя в телеге, если уже не покинул.
Мое сердце замирает.
- О чем ты?
- Мне не нужен ублюдок, - огрызается он.
- Ты продал его? – шиплю я. – Продал собственного внука?
Он презрительно кривит губы:
- Незаконнорожденному сироте не место в доме Лаурея.
- Где мне искать его?
- А где мне найти любовника жены?
Я злобно сощуриваюсь.
- Если я не получу то, что мне нужно, к рассвету твоя репутация превратится в пыль. Выбор за тобой.
Он нервно дергает щекой и сжимает губы в тонкую линию.
- Скажи мне, где находится мужчина, который обесчестил мою жену и привел ее к гибели.
- Скажи мне, где находится мальчик. Без него я ничего тебе не дам.
Он мгновение молчит, а потом зло выдыхает.
- Торговца зовут Махарбаал. Он водит караван между Помпеями и Карфагеном.
- И он все еще в городе?
- Не знаю. Я продал ему мальчишку, забыв поинтересоваться дальнейшими планами, - он нетерпеливо переступает с ноги на ногу и пронзает меня бешеным взглядом.
- Так где любовник моей жены?
Я киваю ему за спину. Кальв вздергивает брови. Медленно, не отводя от меня взгляд, он поворачивается.
Из тени за спиной, бледный как смерть, скрестив руки на груди, появляется Друс.
Кальв набирает воздух.
- Ты…
- Да, - Друс делает шаг вперед, и тусклый свет лампы освещает его лицо, - я.
- Да я тебя… - патриций замирает, когда лезвие моего кинжала упирается ему в спину.
- Стой на месте, - приказывает Друс, делая еще один шаг, - и закрой рот, пока я не приказал своему гладиатору вырезать твое сердце.
- Он моя собственность, ланиста. Не твоя, - со смешком отвечает Кальв.
- Но по моему слову он приставил нож к твоей спине, - Друс изгибает бровь и позволяет едва заметной улыбке мелькнуть на губах. - Похоже, главный тут я.
- Что ты хочешь? – рявкает Кальв. – Я уже сказал вам, где найти щенка.
- Сказал, - соглашается Друс с легким кивком, - Но мои дела с тобой еще не закончены.
- Тебе было мало трахать мою жену?
- Я никогда не прикасался к твоей жене.
- Тогда что…
- Посмотри на меня, - цедит Друс, - Узнаешь?
- Конечно, - шипит Кальв, - всем Помпеям известна твоя торгашеская физиономия, ты…
- Нет, Кальв Лаурея, - Друс подходит к нему вплотную, - смотри внимательнее.
Кальв отшатывается, насколько ему позволяет лезвие.
- Ты ланиста, что еще…
- О яйца Юпитера, идиот! Присмотрись как следует! – Друс машет рукой перед носом Кальва. - Не узнаешь меня? Совсем? – его глаза суживаются. – Не узнаешь собственную плоть и кровь?
У Кальва перехватывает дыхание.
- Я не… ты не…
- Я.
Патриций расправляет плечи.
- Это невозможно. Ты не моя дочь.
От движений Друса кожа нагрудника скрипит.
- Нет, я не твоя дочь. Но раньше ты звал меня Стацией.
- Моя дочь Стация мертва! – рявкает Кальв.
- Уверен, ты оплакивал ее каждый день на протяжении последних восьми лет, - Друс толкает его, - так же, как и мать.
- Твоя мать была шлюхой, как и ты.
Друс бьет отца кулаком в лицо, и я едва успеваю убрать кинжал, чтобы Кальв на него не напоролся.
- Не смей говорить о моей матери в таком тоне, - цедит Друс, - она никогда не касалась другого мужчины.
Свирепо глядя на сына, Кальв ощупывает нос и губы. Он набирает воздуха, чтобы заговорить, но Друс не дает ему такой возможности.
- Я спрошу тебя один единственный раз, - в тихом голосе Друса звучит угроза. - Где. Мой. Сын.
Кальв делает шаг назад и, словно забыв о кинжале в моей руке, натыкается на лезвие. С удовлетворением в голосе он отвечает:
- Я сказал тебе все, что знаю. Я продал его Махарбаалу.
- Где мне найти этого Махарбаала?
Кальв корчится, зажатый между сыном и моим клинком.
- Я сказал тебе! Я даже не знаю, в Помпеях ли он…
- Убей его, - беспечно заявляет Друс.
Я нажимаю на рукоять.
- Подождите! – кричит Кальв. – Подождите! Умоляю!
Друс кивает, и я ослабляю давление.
Кальв выдыхает:
- Я приказал Атаю убедиться, что мальчишку увезут из города.
Друс, нахмурившись, играет желваками, но молчит.
- Махарбаал сказал, что отправит его в Карфаген, - говорит Кальв, - и там продаст. Клянусь, это все, что мне известно.
Они сцепляются взглядами и замирают на несколько долгих безмолвных мгновений. Наконец Друс шепчет:
- Ты продал собственного внука.
- Моего…
- Побереги дыхание, - выплевывает Друс, - я стал ланистой, потому что лишь так мог выжить. Моя мать, твоя жена, мертва. А твоего родного внука посадили в клетку и везут куда-то в рабство.
Прежде чем его отец успевает заговорить, Друс подает мне знак.
Я пинаю Кальва под колени, и он мешком падает на пол. Опускаюсь рядом и связываю его запястья веревкой. Поднявшись, я дергаю его голову назад и прижимаю к горлу лезвие.
Друс наклоняется и, оскалившись, смотрит Кальву в глаза.
- За все что ты натворил, отец, за все страдания, которые ты принес нам, надеюсь, боги покарают тебя десятикратно.
- Стация…
- Стация мертва. И ты тоже должен быть мертв.
Друс отводит взгляд и кивает.
Кальв пытается заговорить, но я засовываю ему в рот скомканную тряпку. Он давится, пытаясь вырваться из пут.
Я убираю кинжал от его горла и встаю перед ним, так что теперь он видит не сына, а меня. За все годы, что я прожил как раб и как гладиатор, я ни разу не испытывал большего удовлетворения, чем сейчас, наблюдая за нескрываемым ужасом, с которым Кальв Лаурея смотрит на мой кулак.
Я бью его в лицо, он заваливается на бок, хватаю его за грудки и вздергиваю обратно на колени. Удерживая его за тогу, бью снова. И снова.
Он стонет и мычит, из разбитого носа струей льется кровь. Еще удар, и он, закатив глаза, обессиленно роняет голову. Я жду, пока он придет в себя, и снова замахиваюсь.
Рука удерживает меня за локоть.
- Спокойнее, Севий, - мягко говорит Друс.
Кальв таращится на нас с пола, окровавленный, в полубессознательном состоянии, и он совершенно, безумно напуган. Как того и заслуживает.
Белки его глаз блестят в тусклом свете масляной лампы.
По одной его щеке стекает кровь, пачкая белоснежную тогу.
Я смотрю на Друса.
- Уверен, что хочешь оставить его в живых?
Коленопреклоненный у моих ног, Кальв хнычет, как напуганный ребенок.
Друс кивает.
- Зная, что услышат все жители Помпей с рассветом? Мне нужно, чтобы он остался в живых и стал свидетелем собственного краха.
Я фыркаю.
- Тогда пошли отсюда. Он скоро придет в себя.
Но ужас в глазах патриция продолжает расти.
Друс наклоняется, почти соприкасаясь лицом с окровавленным напуганным лицом отца.
- Никогда не забывай об этой ночи и никогда не забывай мое лицо. Если с моим сыном что-то случится или если его нет там, где ты сказал, я найду тебя. И убью.
Кальв смотрит на него, сломленный и беспомощный, и я сомневаюсь, что он бы смог заговорить, даже не будь его рот заткнут тряпкой.
Друс плюет ему в лицо. Кальв зажмуривается и снова начинает дергать веревки, но не может ни сдвинуться, ни вытереть лицо. Когда Друс отходит, я последним ударом в висок отправляю Кальва на пол.
- Слишком долго я ждал этого, - говорю, стряхивая с руки боль от удара, пока Кальв валяется без сознания.
- Не ты один, - тихо смеется Друс. – Пошли. Тот работорговец может покинуть Помпеи в любой момент.
Мы оставляем Кальва видеть сны в луже собственной крови и уходим, аккуратно закрыв дверь за собой.
Мама Геласия смотрит нам вслед, но не произносит ни слова.