Тит зачерпывает воду ковшом и пьет. Я беру другой ковш, но оглядываюсь, чувствуя, как волоски на шее встают дыбом.
Друс. Ничего удивительного.
Он странно смотрится на тренировочной площадке. Он обладает властью и он излучает власть: разворотом плеч, пронизывающим взглядом. Пусть я никогда не видел его в бою, но уверен, что один его вид может повергнуть любого противника, вставшего у него на пути. В том числе и меня.
Он не отходит от телохранителей, как и любой мудрый ланиста на площадке, полной ожесточенных бойцов, но держит себя так, словно его безопасность не зависит от двух громил за спиной. Как будто они просто статуи, и любой, кто попробует перейти ему дорогу, умрет или будет искалечен раньше, чем телохранители успеют шевельнуть пальцем.
Странно, я вспоминаю услышанные о нем истории. Люди описывают его как безжалостного тирана, который не знает милосердия и убивает ради удовольствия, но шепотом они рассказывают, что он женоподобен и слаб из-за роста и хрупкого телосложения. Насколько я вижу, слухи о его слабости основаны только на его миниатюрности и голосе, который не так низок, как у большинства римлян. Чушь, он ведет себя с достоинством патриция, утонченностью, о которой воин может только мечтать.
До этого дня я не думал, что мужчина его сложения может удержаться на плаву как ланиста, но я начинаю верить в легенды о человеке, который лишь взглядом лишает сил гладиаторов крупнее его в два раза.
Я не единственный, кто заметил его появление. Другие гладиаторы сосредоточены на своих боях, старательно и ожесточенно дерутся, но все же краем глаза следят за ланистой.
Я зачерпываю воды и делаю глоток. Затем как можно тише спрашиваю:
- Значит эти слухи о Друсе - правда?
Тит не торопясь пьет и тоже понижает голос:
- Зависит от слухов. А что ты слышал?
- Что даже другие ланисты держатся от него подальше, не желая связываться с таким жестоким и беспринципным человеком.
Тит смеется:
- А есть добрые и принципиальные ланисты?
- Но другие ланисты на самом деле избегают его? – я подношу ковш к губам. – Или вернее сказать, что у них есть на это причина?
- О, ну он не так уж плох, - пожимает плечами Тит. – Просто не дай его росту обмануть тебя. Он мелкий, но попробуй перейти ему дорогу и вложи плеть ему в руку. – Медленно переведя взгляд на ланисту, он вздрагивает, после чего спокойно добавляет: – Он в состоянии заставить любого в Империи молить о пощаде. Большинство не рискуют вставать у него на пути дважды, а те, у кого хватает на это глупости, не доживают до третьего раза.
Напрашивается вопрос: каково это - оказаться рядом с Друсом, узнавшим, что гладиатор с поддельными документами стал частью его фамилии и шпионит по приказу другого хозяина.
Я делаю большой глоток.
- Так что, правду говорят? Что Друс убил половину людей в лудусе после смерти прежнего хозяина?
Тит пожимает плечами:
- Кто знает? – он подносит ковш к губам, но опускает его, не отпив. Пристально взглянув на ланисту, наблюдающего за бойцами, что тренируются на другой стороне площадки, он тихо произносит: – Калигулой* просто так не назовут.
- Что же он сделал на самом деле?
- Избил несколько человек до потери сознания, - сказал Тит в воду. – Обычно их уводят в яму, и никто не знает, что там происходит.
- Он никогда не наказывает на людях?
Тренер мотает головой:
- Хуже. Провинившиеся исчезают, и никто не знает, что с ними происходит. Ты даже не уверен, вернется ли человек живым. Многие вообще не вернулись. Иногда через площадку перетаскивают тело, выносят его за ворота и сжигают. Некоторые из ямы попадают сразу в лазарет, и мы больше их не видим. Только богам известно, продают их, или они не доживают до рассвета.
- А те, кто возвращается?
Тит смотрит на меня.
- Обычно они возвращаются все в крови и настолько избитые, что долго не могут встать на ноги, я не говорю о тренировках.
Он мотает головой и снова бросает взгляд на Друса.
- Запомни мои слова, Севий. Не зли его и вообще держись от него подальше.
Я киваю.
- Учту.
- Кстати, а если ты сдашься в бою?
Тит морщится:
- Лучше тебе выкладываться в полную силу и не делать глупостей, - он кивает в сторону Друса. – Он поймет, если ты проиграешь, но не поверит оправданию вроде «солнце светило мне в глаза».
- Хорошо, что…
- И он идет сюда, - Тит ставит ковш на подставку. – Возвращаемся в круг.
Мы скрещиваем мечи, когда Друс останавливается рядом, и я с трудом могу не отвлекаться. Я дрался перед самим Императором, но от испытующего взгляда нового ланисты на коже под туникой выступает холодный пот. Почему нет? Его жестокость вошла в легенды, но он еще не взял меня в свой лудус. Пока я не проявил себя. А если он не примет меня, тогда что? Тогда я снова встречусь с мастером Кальвой, и у раба, который знает грязные секреты о жене своего хозяина, остается не так много вариантов. Хочу я драться за Друса или нет, я должен. У меня нет выбора.
Когда мы заканчиваем схватку, то оба уважительно киваем Друсу. Он кивает в ответ.
- Ну, - обращается он к Титу, показывая на меня. – Что скажешь? Стоящее прибавление в фамилии?
- Да, доминус, - Тит вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. – Левша, к тому же умелый.
Друс изгибает губы в странно-знакомой улыбке и мгновение молча смотрит на меня.
- Сразись со мной, Севий, - Друс протягивает руку, и Тит вкладывает в нее тренировочный меч. – Всегда хотел померяться силой с левшой.
Когда он входит в круг, я быстро оцениваю его как бойца.
Конечно, он не велик, как в плечах, так и в росте, но если он хоть раз дрался и остался жив, то это означает только одно: он быстрый. Если ланиста не хитер, то он долго не живет. Драться с ним то же, что биться против легионера, который думает как генерал, решаю я, оказавшись с ним лицом к лицу. Мне надо произвести впечатление, чтобы остаться в лудусе, но также нельзя причинить ему вред, чтобы остаться в живых.
Боги, не оставьте меня.
Друс не торопится нападать. Мы кружим друг против друга, просчитывая каждый шаг, он смотрит мне прямо в глаза. Не на мое оружие, не на ноги, а прямо в глаза. Как я смотрю в его.
Краем взгляда я улавливаю едва заметное движение. Его пальцы сжимают и разжимают рукоять меча, а спина слегка напрягается.
Я делаю выпад вперед, отталкиваю его щит своим и попадаю мечом прямо в его середину. Друс парирует удар и тоже атакует, но я отклоняюсь в сторону и отбиваю его клинок. Прежде чем он успевает собраться, я снова нападаю. Он не привык защищать правый бок оружием, но он двигается достаточно легко, чтобы уйти от удара. И достаточно быстро, потому что отклоняясь он даже успевает направить острие прямо мне в грудь.
Я кряхчу, но умудряюсь устоять на ногах и со стуком отбиваю удар щитом. Мы оба пошатываемся. Спотыкаемся. Приходим в себя. Обретя почву под ногами, снова встаем друг напротив друга. Выпад. Звон. Приходим в себя.
Он серьезный боец, быстрый и умный, пыль клубится под ногами, оружие лязгает и звенит, и тут в голове мелькает мысль, которая заставляет меня забыть о борьбе.
Я должен победить? Или позволить победить ему?
Мне нужно произвести достаточно сильное впечатление, чтобы он позволил мне остаться в лудусе, но одолеть Друса на виду у всех? Так я окажусь не только в фамилии, но и сразу в яме.
Друс ударяет меня по бедру плашмя, но прежде я проталкиваю лезвие между кожаных пластин, защищающих его тело. Крякнув, Друс останавливается. Инстинкт берет вверх, и я наношу «роковой» удар в торс, воспользовавшись потерей равновесия у противника.
Когда ланиста падает в пыль, все замирают.
Боги, что же я натворил?
Не зная, заработал я каплю уважения или экскурсию в яму, я зажимаю меч под мышкой и протягиваю руку. Он хватается за мое запястье, и я помогаю ему подняться.