В двадцати футах от нас стояла фигура прямая и неподвижная. Алый хеб и белая куртка, украшенная яркой эмалью, отчетливо виднелись на фоне высокой зеленой травы. В ста ярдах от нас стояла еще одна статуя в голубом и белом. За все время, пока мы разговаривали с первым, второй не шевельнулся и не оглянулся. Они упражнялись в жанндарском искусстве (они называют это присутствием), которое является разновидностью транса. Цель его — утрата собственного «я», путем крайнего обострения чувственного восприятия. Росс заговорил с человеком в алом. Тот шевельнулся, взглянул на нас и медленно подошел.
Я почувствовал благоговейный страх. В этот солнечный полдень незнакомец сиял собственным светом.
Он был так же высок, как и я, строен, с чистым, открытым и прекрасным лицом. Когда наши взгляды встретились, я почувствовал желание мысленно поговорить с ним, постараться донести до него мозговую речь, которого я никогда раньше не испытывал на Зиме и не должен был испытывать. Желание было так сильно, что я начал мысленно говорить с ним.
Ответа не было. Контакта не состоялось.
Он продолжал смотреть прямо на меня. Мгновение спустя он улыбнулся и сказал мягким высоким голосом:
— Вы ведь Посланник?
Запинаясь, я ответил:
— Да.
— Меня зовут Фейкс. Вы оказываете нам честь, посетив нас. Вы хотите провести некоторое время в Стерхеде?
— С удовольствием. Я хочу побольше узнать о ваших предсказателях. Если вас интересуют мои рассказы, я мог бы рассказать вам, откуда я прибыл.
— Как вам будет угодно, — сказал Фейкс. Он безмятежно улыбнулся. — Прекрасно, что вы пересекли океан, а потом добавили еще тысячу миль и пересекли Каргаз, чтобы прибыть к нам сюда.
— Я пришел в Стерхед из-за славы его предсказателей.
— Тогда, возможно, вы захотите увидеть, как мы предсказываем. Или у вас есть собственный вопрос?
Его ясные глаза излучали правду.
— Не знаю, — сказал я.
— Иусут, — сказал он. — Неважно. Может быть, пробыв у нас немного, вы найдете свой вопрос. Вы знаете, что предсказатели способны собираться только в определенное время, так что вам все равно придется провести у нас несколько дней.
Я так и поступил, и это были приятные дни. Я все время был свободен, за исключением общественных работ на полях, в садах и в лесу — к таким работам в случае необходимости приглашали и пришедших. Помимо этого, целые дни могли проходить без единого произнесенного слова. Впрочем, я разговаривал с Россом и Фейксом, чей необычный характер, прозрачный и неизмеримо глубокий, как колодец с чистой водой, был словно копией характера этого места. По вечерам происходили собрания у очага в одном из одиноких, окруженных деревьями домов. Здесь шли беседы, можно было выпить вина, звучала энергичная музыка Кархида: мелодически простая, но ритмически сложная. Она всегда была импровизированная. Однажды вечером начали танцевать два человека, таких старых, что их волосы поседели, а тела высохли. Их танец был медленным, четким и строго контролируемым, он чаровал глаз и рассудок. Они начали танец во время третьего часа после обеда. Музыканты присоединялись к игре или бросали ее когда угодно, лишь барабанщик не прекращал своих ритмичных ударов. В шестом часу в полночь, спустя пять земных часов, старые танцоры все еще продолжали танцевать.
В первый раз тогда я увидел феномен сознательного, контролируемого использования того, что мы называем «мистической силой». После того я стал с большим доверием относиться к рассказам о Старых Людях Жанндары.
Это была сосредоточенная на самом себе жизнь, самонадеянная, застывшая, погруженная в то единственное «невежество», которое превыше всего ценится жанндарами, жизнь, которая полностью подчиняется их правилу пассивности и невмешательства. Это правило (выраженное в слове «иусут», которое я приблизительно перевел, как «неважно») — сердце культа, и я не стану делать вид, что понял его. Но после полумесяца, проведенного в Стерхеде, я начал лучше понимать кархидцев.
Под политикой и страстями лежит старая тьма, пассивная, молчаливая и плодотворная тьма Жанндары.
Из этой молчаливой тьмы необъяснимо доносится голос предсказателя.
Юный Росс, которому нравилось быть моим гидом, объяснил, что вопрос предсказателям может касаться чего угодно и быть сформулирован в любой форме.
— Чем более точно сформулирован вопрос и чем более он ограничен, тем точнее ответ, — сказал он. — Неясность порождает неясность. Ну и, конечно, на некоторые вопросы нельзя дать ответ.
— А что, если я задам именно такой вопрос? — спросил я.
Эта уловка, конечно, была мне знакома. Но я не ожидал услышать в ответ:
— Ткач отвергнет его. Вопросы, на которые нельзя дать ответ, вредят предсказателям.
— Вредят?
— Разве вы не знаете истории лорда Шорта, который заставил предсказателей крепости Асен ответить на вопрос: «В чем смысл жизни?» Это было несколько тысяч лет назад. Предсказатели оставались во тьме шесть дней и ночей, а в конце все холостяки впали в кататонию, все дураки умерли, извращенец убил лорда Шорта камнем, а Ткач… Им был человек по имени Меше…
— Основатель Комештского культа?
— Да, — сказал Росс.
Он рассмеялся, но я не понял, смеялся он по поводу Комешты или надо мной.
Я решил задать вопрос, требующий ответа лишь «да» или «нет». Такой вопрос, по крайней мере, покажет степень скрытности или истинности в ответе. Фейкс подтвердил сказанное Россом: вопрос может касаться и таких предметов, о которых предсказатель ничего не знает. Я мог спросить, хорош ли будет урожай хулма в западном полушарии, и они ответили бы, даже не подозревая, где находится это полушарие. Это, по-видимому, ставило их гадание на уровень обычной вероятности наряду с гаданиями на лепестках ромашки или по костям. Нет, вероятность тут ни при чем.
— Предсказание дается точное и от вероятности не зависит, — ответил Фейкс.
— Значит, вы читаете мысли?
— Нет, — сказал Фейкс.
Он опять безмятежно улыбнулся.
— Может быть, вы читаете мысли, сами того не подозревая?
— Что хорошего в этом? Если спрашивающий заранее знает ответ, он не станет за него платить.
Я выбрал вопрос, на который определенно не знал ответа. Только время покажет, правы ли предсказатели, если, конечно, как я ожидал, это не будет одним из тех патентованных профессиональных пророчеств, что применимы к любому исходу.
Вопрос был не тривиальный. Я отказался от банальных вопросов типа «Когда прекратится дождь?», узнав, что любой вопрос труден и опасен для девяти предсказателей Стерхеда. Цена высока для спрашивающего — два моих рубина перекочевали в сокровищницу Стерхеда. Но еще выше она была для отвечающих. Я хорошо узнал Фейкса, и мне трудно было поверить, что он сознательный или бессознательный лжец. Разум его был тверд, ясен и отшлифован, как мои рубины. Я не решился ставить ему ловушку. Я спросил именно то, что больше всего хотел узнать.
В Одпетерхад, восемнадцатый день месяца, девять предсказателей собрались в большом здании, которое обычно было закрыто. Это был высокий зал, холодный, с каменным полом, тускло освещенный светом из нескольких узких окон. В одном конце зала в очаге горел огонь. Они сели на каменный пол кружком, все в длинных плащах с капюшонами. Грубые, неподвижные фигуры, похожие на статуи первобытного прошлого. Росс среди нескольких других жителей Стерхеда и врач из ближайшего домейна молча смотрели на них с сидений у очага, а я пересек зал и вошел в круг.
Все испытывали сильное напряжение. Одна из фигур подняла голову, и я увидел странное лицо с резкими чертами, тяжелое, с дерзкими глазами.
Фейкс сидел, скрестив ноги, неподвижный, напряженный, полный поднимающейся силы, которая сделала его чистый и мягкий голос резким, как электрический разряд.
— Спрашивайте, — сказал он.
Я задал свой вопрос:
— Будет ли спустя пять лет Гетен членом Экумена?
Молчание. Я стоял, пойманный в паутину молчания.