Если он немедленно не вызовет корабль, будет слишком поздно, может быть, он уже опоздал.
Это моя вина. Я все делал неверно.
12. О времени и тьме
Из «Сказаний Высокого Жреца Тухулма», книга Йомештского канона, составлено в Северном Оргорейне девятьсот лет назад.
Меше есть центр времени. Момент его жизни, когда он ясно увидел все вещи, наступил тогда, когда он прожил на Земле тридцать лет, после этого он прожил на Земле еще тридцать лет, так что момент прозрения пришелся на центр его жизни. И все века до прозрения длились столько же, сколько будет длиться период после прозрения, которое совпадает с центром времени. И в Центре нет ни прошлого времени, ни будущего. В нем все прошедшее время и все будущее время, все, чего не было, и все, что было.
Ничто не остается невидимым.
Бедняк из Шени пришел к Меше, жалуясь, что у него нет пищи для ребенка его плоти и нет зерна для посева, потому что дожди сгноили его урожай. И весь народ очага умирает с голоду. Меше сказал:
— Выкопай яму на каменистом поле в Туеррене и найдешь там клад из серебра и драгоценных камней. Я вижу короля, закапывающего клад десять тысяч лет назад, когда соседний король совершил на него нападение.
Бедняк из Шени копал на поле Туеррена и там, где указал Меше, нашел клад древних драгоценностей и, увидев его, закричал от радости. Но стоявший рядом Меше заплакал и сказал:
— Я вижу человека, убивающего своего товарища по очагу из-за этих камней. Это будет через десять тысяч лет, и кости убитого будут лежать там, где лежит сокровище. О, человек из Шени, я знаю, где и твоя могила. Я вижу тебя в ней.
Жизнь человека находится в Центре Времени, в момент Прозрения Меше в его глазах. Мы — зрачки его глаза. Наши деяния есть его Прозрение, наше Бытие — его знание.
Дерево Хеммен в сердце Эрненского леса длиной и шириной в сто миль было старым и росло долго. У него было сто ветвей, и на каждой ветви по тысяче прутьев, а на каждом прутике по сто листьев. И дерево сказало:
— Все мои листья видны, кроме одного, который скрывается в тени других. И этот лист я храню втайне. Кто увидит его во тьме моих листьев? Кто сочтет их число?
Меше, проходя по Эрненскому лесу в своих скитаниях, сорвал с дерева этот лист.
Осенью идут дожди, и шли, и будут идти.
Меше видит каждую каплю, которая падала, падает и будет падать.
Отвечая на вопрос лорда Шорта в момент Прозрения, Меше увидел все небо, как будто это было одно солнце. Над землей и под землей все было ярко, как солнечная поверхность, и не было тьмы. Он увидел то, что есть, и то, что было, и то, что будет.
Улетающие звезды, которые забирают с собой свой свет, все, были в его глазах и весь их свет сиял в один момент (Жанндара).
Тьма была лишь в глазах смертных.[1]
Они думают, что видят ее, хотя на самом деле не видят ничего. Во взоре Меше тьмы нет.
Поэтому те, кто призывает тьму, глупцы, они выплюнули изо рта Меше, потому что они называют Истоком и Концом то, чего не существует.
Нет ни источника, ни конца, потому что все находится в центре времени. Звезды могут отразиться в круглой дождевой капле, падающей в ночи, так же, как и капля отражает все звезды. Нет ни тьмы, ни смерти, все существует в момент прозрения, и начало и конец всего — одно и то же.
Один центр, одно прозрение, один закон и один свет. Смотрите в глаза Меше!
13. На ферму
Встревоженный неожиданным появлением Эстравена, его знакомством с моими делами и яростной энергией его предупреждения, я нанял такси и отправился прямо к острову Оболе, собираясь спросить сотрапезника, откуда Эстравен знает так много, почему он внезапно выскочил откуда-то и советует сделать мне именно то, чего не советует Оболе. Сотрапезник отсутствовал, привратник не знал, где он и когда вернется. Я пошел к дому Еджея, но результат оказался не лучше. Шел густой снег. Мой шофер отказался везти меня дальше, чем до дома Шусгиса, так как у него не было подходящих для такого снега шин. Вечером мне не удалось связаться с Оболе, Еджеем или Слосе по телефону.
За обедом Шусгис объяснил, что идет йомештский праздник — Торжество Святых и Держателей Трона — и все высшие сановники Сотрапезничества должны находиться в храмах.
Он также проницательно объяснил поведение Эстравена: человек, когда-то находившийся у власти, теперь цепляется за всякую возможность управлять событиями, цепляется все более отчаянно и безнадежно по мере того, как проходит время и он все более погружается в безвестность. Я согласился, что это объясняет беспокойное, почти истерическое поведение Эстравена. Однако его волнение заразило и меня. Весь долгий обед я чувствовал нарастающую тревогу.
Шусгис беседовал со мной, с многочисленными помощниками и подчиненными, сидевшими за столом. Я никогда не думал, что он так безжалостно разговорчив. Когда обед кончился, было уже слишком поздно, чтобы выходить, во всяком случае все сотрапезники были заняты, как сказал Шусгис, и должны были освободиться не раньше полуночи. Я решил не ужинать и рано отправился спать. Где-то между полуночью и рассветом меня разбудили незнакомцы, сообщившие, что я арестован. Вооруженные охранники доставили меня в тюрьму Кундершаден.
Кундершаден одно из самых древних зданий в Мишпори. Я часто видел его, когда ходил гулять по городу. Это был длинный, угрюмый, зловещий дом со множеством башен, стоявший особняком среди бледных корпусов сотрапезнических зданий.
Охранники, приземистые и крепкие, провели меня по коридорам и оставили в маленькой комнате, ярко освещенной и очень грязной. Через несколько минут прибыла еще одна группа охранников, как эскорт человека с худым лицом и властным выражением. Он отпустил всех, кроме двоих. Я спросил его, можно ли мне связаться с сотрапезником Оболе.
— Сотрапезник знает о вашем аресте.
Я глупо повторил:
— Знает о нем?
— Мои начальники действуют, конечно, по приказу Тридцати Трех. Вы подвергнетесь допросу.
Охранники взяли меня за руки. Я сопротивлялся, гневно говоря:
— Я и так могу отвечать на ваши вопросы, оставьте ваши запугивания!
Тонколицый человек не обратил внимания на мои слова, только позвал других охранников.
Вошли еще трое. Меня привязали к столбу, раздели и ввели какое-то вещество, вероятно, заставляющее говорить правду.
Я не знаю, долго ли продолжался допрос и о чем меня допрашивали, потому что все время находился под действием наркотиков и ничего не помню. Придя в себя, я мог догадаться, сколько времени меня продержали в Кундершадене — четыре или пять дней — судя по физическому состоянию. Но я не был уверен в этом, я не знал, какой сегодня день и какой месяц, и очень медленно начинал воспринимать окружающее.
Я находился в грузовике, очень похожем на тот, что вез меня через Кархид в Рер, но на этот раз не в кабине, а в фургоне. Со мной было двадцать или тридцать человек — сколько именно, сказать трудно, поскольку в фургоне не было окон, и свет пробивался только в узкую щель в двери, забранной толстой стальной решеткой. Должно быть, мы уже ехали некоторое время, когда я пришел в себя. У каждого было свое место, а запах экскрементов, рвоты и пота достиг высшей концентрации и больше не увеличивался и не уменьшался. Никто не знал остальных, никто не знал, куда нас везут, никто не разговаривал. Вторично я был заперт в темноте с потерявшими надежду жителями Оргорейна.
В первую ночь моего Пребывания в этой стране я получил предупреждение, но игнорировал его.
Я чувствовал, что грузовик движется на восток, и не мог избавиться от этого ощущения, даже когда стало ясно, что он движется на запад, все дальше углубляясь в Оргорейн. Ощущение направления и влияния магнитных полей сказывается по-разному на разных планетах, и когда разум не может компенсировать это различие, появляется впечатление, будто все буквально перевернулось.
1
Это мистическое выражение одной из теорий, объясняющей гипотезу расширяющейся вселенной, впервые предложенной математической школой Сита свыше четырех тысяч лет тому назад и принятое всеми позднейшими космогонистами, хотя метеорологические условия на Гетене не способствуют сбору наблюдательных данных по астрономии. Темп разбегания может быть определен по наблюдению звезд на ночном небе. Дело в том, что если бы вселенная не расширялась, ночное небо не было бы темным.