Теперь я находился под угрозой, а если кто-нибудь видел, как я входил в посольство, значит, в крайней опасности.
Прямо из посольства я отправился к месту отправки караванов на этой стороне и еще до полудня в тот же день Одстрет Саоми покинул Мишпори, как и пришел в него, грузчиком каравана. Со мной было старое разрешение, немного измененное, чтобы соответствовать новой работе. Подделка документов в Оргорейне дело опасное: пятьдесят два раза в день их проверяют инспекторы, но из-за опасности она не становится более редкой, и один из моих знакомых на Рыбачьем Острове показал мне кое-какие приемы. Пришлось принять вымышленное имя.
Это уязвляло мою гордость, но больше ничто не могло спасти меня и позволить через весь Оргорейн добраться до Западного моря.
Пока караван грохотал по мосту через Кундерер, выбираясь из Мишпори, мысли мои устремлялись на запад. Кончалась осень, а я должен добраться до цели раньше, чем закроются дороги быстрого движения и пока еще есть надежда на благополучный исход.
Я видел добровольную ферму в Коматоме, когда входил в администрацию Синота и разговаривал с бывшими заключенными. Увиденное и услышанное заставляло меня тревожиться. Посланник, такой уязвимый для холода, что даже в теплую погоду носил пальто, не переживет зиму в Пулафене. Необходимость заставляла меня спешить, но караван двигался медленно, тащился от города к городу, разгружался и нагружался, так что мне потребовалось полмесяца, чтобы добраться до Этвена в устье реки Исагель.
В Этвене мне повезло. Один человек в доме для приезжих рассказал мне об охотниках за мехами, которые бродят вниз и вверх по реке на санях, охотятся в терапитском лесу и добираются до самого Льда. Я тут же составил свой план.
Мне знакома охота на пестри. Эти животные живут поблизости от ледников, и я охотился на них в земле Керм, когда был молод.
Почему бы не повторить то же в лесах Путоре вблизи Пулафена?
Здесь, далеко на северо-западе Оргорейна, люди могут приходить и уходить по своей воле, потому что не хватает инспекторов. Кое-какие остатки прежних свобод сохранились тут, несмотря на Новую эпоху.
Этвен — серый рабочий порт, построенный на серых скалах залива Исагель.
Влажные морские ветры дуют на его улицах. Население его — угрюмые моряки.
Я с благодарностью вспоминаю об Этвене, где мне повезло.
Я купил лыжи, снегоступы, капканы и провизию и получил разрешение для охоты. Затем подготовил другие необходимые документы и вышел пешком вверх по Исагель в отряде охотников под предводительством старика по имени Мавриза. Река еще не замерзла, и по дороге движение еще шло на колесах, так как дождь бывал чаще, чем снег в этот последний месяц года.
Большинство охотников ждало, пока установится зима, они старались отправиться вверх по Исагель на ледовых санях, но Мавриза хотел пораньше забраться на север и захватить пестрии в самом начале их миграции, когда они спускаются в леса. Мавриза хорошо знал Хитерленд и северный Сембенспенс с Огненными Холмами, и в эти дни, идя вверх по реке, я многое от него узнал. Впоследствии это спасло мне жизнь.
В поселке Туруф я отстал от отряда, разыграв болезнь. Отряд ушел на север, а я в одиночку двинулся на северо-восток в предгорья Сембенспенса. Здесь я провел несколько дней, изучая местность, запрятав все свое снаряжение в укромной долине в двенадцати-тринадцати милях от Туруфа.
Затем я вернулся в поселок, вошел в него с юга и направился в дом для приезжих. Как будто готовясь к охоте, я купил лыжи, снегоступы, провизию, меховой спальный мешок, зимнюю одежду — все заново, купил также и печь Чейба, пластиковую палатку и легкие сани, на которые погрузил все имущество.
Теперь оставалось только ждать, пока снег не сменит дождь и грязь не замерзнет. Но ждать пришлось недолго. Прошло больше месяца с тех пор, как я вышел из Мишпори.
В Архад Терем установилась зима, пошел сильный снег.
Вскоре после полудня я миновал электрическую ограду Пулафенской фермы, и снег сразу скрыл мои следы. Спрятав сани в овраге к востоку от фермы, я нес только мешок на спине и шел к ферме по дороге.
Я открыто подошел к передним воротам и предъявил документы, подделанные в Туруфе. В них говорилось, что я, Терет Барт, освобожденный под честное слово преступник, на два года назначенный в охрану Пулафенской сотрапезнической третьей добровольной фермы. Внимательный инспектор заподозрил бы подделку, но здесь не было внимательных инспекторов.
Войти в тюрьму очень легко, а вот насчет выхода я не был так уверен.
Дежурный начальник охраны выругал меня за то, что я прибыл на день позже срока, указанного в документах, и отправил в бараки. Обед кончился, и, к счастью, было уже слишком поздно получать мундир и сдавать мою хорошую одежду. Пистолет мне не дали, но я раздобыл его на кухне, куда пошел поесть. Пистолет повара висел над жаровней. Я украл его. У него не было смертельного поражения. Вероятно, ни у одного из охранников не было. На ферме охранники не убивают заключенных, а предоставляют убийство холоду, зиме и отчаянию.
На ферме было тридцать или сорок охранников и около ста пятидесяти заключенных.
Большинство из них улеглось спать, хотя был всего лишь четвертый час. Я попросил одного молодого охранника показать мне, где спят заключенные. Я увидел их в ослепительном блеске ламп в большом помещении, и моя надежда на действие в первую же ночь, до того, как я вызову подозрения, почти угасла. Все они лежали в мешках, укрывшись с головой, неразличимые. Все, кроме одного. Этот был слишком длинен. У него было худое лицо, глаза закрыты, волосы спутаны.
Мне продолжало везти. У меня есть лишь одно достоинство: я знаю, когда нужно действовать. Мне казалось, что за последний год в Эрхенранге я утратил этот дар, но теперь я снова почувствовал, что владею им.
Поскольку я продолжал бродить, изображая любопытного тупоумного парня, меня назначили в позднюю смену. К полуночи все, кроме меня и еще одного охранника за дверью, спали. Я продолжал время от времени прохаживаться вдоль нар. Обдумывая план действий, я начал готовиться к вхождению в доте. Перед рассветом я еще раз вошел в спальное помещение и выстрелил из пистолета в Дженли Ая, установив самый слабый уровень поражения, затем поднял его вместе с мешком и понес на плече в караульную.
— Что случилось? — спросил второй охранник сонным голосом.
— Он мертв.
— Еще один. Клянусь кишками Меше, нас ждет трудная зима.
Он взглянул в лицо посланника.
— А, это извращенец. Клянусь Глазом, я не верил во все эти рассказы о кархидцах, пока не увидел его. Что за урод! Он всю неделю провел на нарах, но я не думал, что он так быстро кончится. Неси его наружу. Не стой здесь, как грузчик с мешком рыбы.
Я пошел в кабинет инспектора. Никто не остановил меня. В кабинете я увидел стенд, контролирующий все ограды и тревожные сигналы. Кнопки не были подписаны, но сами охранники нацарапали рядом с ними обозначения, не доверяя своей памяти. Найдя кнопку с буквой «о», я выключил ток в наружной ограде и вышел, неся Ая на плечах. Проходя мимо караульной, я сделал вид, что с трудом тащу тело. Во мне начала оживать сила дота, и я не хотел, чтобы заметили, с какой легкостью я несу человека, который тяжелее меня самого. Я сказал:
— Мертвый заключенный. Мне велели вынести его из барака. Куда мне его деть?
— Не знаю. Вынеси его отсюда и положи под навесом, чтобы не занесло снегом, иначе он в следующую оттепель выплывет. Идет педедка.
Он хотел сказать, что идет густой влажный снег, и это была для меня лучшая новость.
— Хорошо, — сказал я.
Я вытянул груз наружу. Выйдя, я свернул за угол и исчез из виду. Снова подняв Ая на плечи, я пошел на север. Через несколько сот ядров я добрался до ограды, перелез через нее и перетащил тело Ая. Затем снова поднял его на плечо и как можно быстрее пошел к реке.
Я не очень удалился от ограды, когда послышалась сирена и вспыхнули прожектора.