Они думают, что видят ее, хотя на самом деле не видят ничего. Во взоре Меше тьмы нет.
Поэтому те, кто призывает тьму, глупцы, они выплюнули изо рта Меше, потому что они называют Истоком и Концом то, чего не существует.
Нет ни источника, ни конца, потому что все находится в центре времени. Звезды могут отразиться в круглой дождевой капле, падающей в ночи, так же, как и капля отражает все звезды. Нет ни тьмы, ни смерти, все существует в момент прозрения, и начало и конец всего — одно и то же.
Один центр, одно прозрение, один закон и один свет. Смотрите в глаза Меше!
13. На ферму
Встревоженный неожиданным появлением Эстравена, его знакомством с моими делами и яростной энергией его предупреждения, я нанял такси и отправился прямо к острову Оболе, собираясь спросить сотрапезника, откуда Эстравен знает так много, почему он внезапно выскочил откуда-то и советует сделать мне именно то, чего не советует Оболе. Сотрапезник отсутствовал, привратник не знал, где он и когда вернется. Я пошел к дому Еджея, но результат оказался не лучше. Шел густой снег. Мой шофер отказался везти меня дальше, чем до дома Шусгиса, так как у него не было подходящих для такого снега шин. Вечером мне не удалось связаться с Оболе, Еджеем или Слосе по телефону.
За обедом Шусгис объяснил, что идет йомештский праздник — Торжество Святых и Держателей Трона — и все высшие сановники Сотрапезничества должны находиться в храмах.
Он также проницательно объяснил поведение Эстравена: человек, когда-то находившийся у власти, теперь цепляется за всякую возможность управлять событиями, цепляется все более отчаянно и безнадежно по мере того, как проходит время и он все более погружается в безвестность. Я согласился, что это объясняет беспокойное, почти истерическое поведение Эстравена. Однако его волнение заразило и меня. Весь долгий обед я чувствовал нарастающую тревогу.
Шусгис беседовал со мной, с многочисленными помощниками и подчиненными, сидевшими за столом. Я никогда не думал, что он так безжалостно разговорчив. Когда обед кончился, было уже слишком поздно, чтобы выходить, во всяком случае все сотрапезники были заняты, как сказал Шусгис, и должны были освободиться не раньше полуночи. Я решил не ужинать и рано отправился спать. Где-то между полуночью и рассветом меня разбудили незнакомцы, сообщившие, что я арестован. Вооруженные охранники доставили меня в тюрьму Кундершаден.
Кундершаден одно из самых древних зданий в Мишпори. Я часто видел его, когда ходил гулять по городу. Это был длинный, угрюмый, зловещий дом со множеством башен, стоявший особняком среди бледных корпусов сотрапезнических зданий.
Охранники, приземистые и крепкие, провели меня по коридорам и оставили в маленькой комнате, ярко освещенной и очень грязной. Через несколько минут прибыла еще одна группа охранников, как эскорт человека с худым лицом и властным выражением. Он отпустил всех, кроме двоих. Я спросил его, можно ли мне связаться с сотрапезником Оболе.
— Сотрапезник знает о вашем аресте.
Я глупо повторил:
— Знает о нем?
— Мои начальники действуют, конечно, по приказу Тридцати Трех. Вы подвергнетесь допросу.
Охранники взяли меня за руки. Я сопротивлялся, гневно говоря:
— Я и так могу отвечать на ваши вопросы, оставьте ваши запугивания!
Тонколицый человек не обратил внимания на мои слова, только позвал других охранников.
Вошли еще трое. Меня привязали к столбу, раздели и ввели какое-то вещество, вероятно, заставляющее говорить правду.
Я не знаю, долго ли продолжался допрос и о чем меня допрашивали, потому что все время находился под действием наркотиков и ничего не помню. Придя в себя, я мог догадаться, сколько времени меня продержали в Кундершадене — четыре или пять дней — судя по физическому состоянию. Но я не был уверен в этом, я не знал, какой сегодня день и какой месяц, и очень медленно начинал воспринимать окружающее.
Я находился в грузовике, очень похожем на тот, что вез меня через Кархид в Рер, но на этот раз не в кабине, а в фургоне. Со мной было двадцать или тридцать человек — сколько именно, сказать трудно, поскольку в фургоне не было окон, и свет пробивался только в узкую щель в двери, забранной толстой стальной решеткой. Должно быть, мы уже ехали некоторое время, когда я пришел в себя. У каждого было свое место, а запах экскрементов, рвоты и пота достиг высшей концентрации и больше не увеличивался и не уменьшался. Никто не знал остальных, никто не знал, куда нас везут, никто не разговаривал. Вторично я был заперт в темноте с потерявшими надежду жителями Оргорейна.