Взбираясь на Каргаз, караван останавливался ненадолго, но часто для еды в придорожных гостиницах. Вскоре после полудня мы смогли бросить взгляд на весь хребет с вершины предгорья. Мы видели Костор с четырех миль высоты от подножья до вершины, гигантский западный склон горы скрывал от нас северные пики. Некоторые из них достигали тридцати тысяч футов. Южнее Костора один пик за другим вздымались белыми громадами на фоне бесцветного неба. Я насчитал их тридцать, а дальше виднелось лишь неразличимое мерцание в туманной дымке. Водитель назвал мне все тридцать вершин. Он рассказал мне о лавинах, о грузовиках, запертых на недели, и о прочем в дружеской попытке напугать меня.
Он рассказал, как однажды грузовик, шедший перед ним, соскользнул с дороги и полетел вниз, в тысячеметровую бездну.
— И что замечательно, — сказал он, — так это медлительность, с которой все это происходило. Казалось, целый час грузовик падал и удивительно, что он беззвучно исчез в сорокаметровом слое снега на дне пропасти.
В третьем часу мы остановились для обеда в большой гостинице с обширными ревущими очагами, высокими комнатами, множеством столов, уставленных хорошей пищей, но на ночь мы не остановились. Наш караван был рассчитан на движение по ночам, он торопился (по-кархидски, конечно), чтобы первым в сезоне добраться до области Перинг и снять пенку прибыли с рынка.
Аккумуляторы грузовиков подзарядили. На работу заступила новая смена водителей, и мы двинулись дальше. Один из грузовиков каравана служил в качестве спальни для водителей. Для пассажиров спальных мест не было. Я провел ночь в холодной кабине на жестком сидении. В полночь была сделана короткая остановка у маленькой гостиницы высоко в горах. Кархид не приспособлен для комфорта. Проснувшись на рассвете, я увидел лишь скалы, свет и узкую дорогу, поднимавшуюся все вверх и вверх под гусеницами наших грузовиков. Я с дрожью заставил себя вспомнить, что есть веши важнее удобства, если только ты не старая женщина или кошка.
Дальше гостиниц не было. К обеду грузовики остановились один за другим на покрытой снегом гряде. Все выбрались из кабин и собрались вокруг спальной машины.
Из нее выносили чашки с горячим супом, раздавали ломти сухого хлебного яблока и кружки с кислым пивом. Мы стояли в снегу, ели и пили, повернувшись спинами к резкому ветру, который нес сухую снежную пыль. Потом снова сели в грузовики и поехали дальше вверх. В полдень на высоте четырнадцати тысяч футов было восемьдесят два градуса по Фаренгейту на солнце и тридцать в тени. Электродвигатели работали так тихо, что слышно было, как где-то далеко, милях в двадцати срывались в пространство лавины.
После полудня на высоте пятнадцати тысяч футов мы миновали вершину.
Глядя на южный склон Костора, по которому мы бесконечно ползли весь день, я заметил странную скальную формацию в четверти мили над дорогой, напоминающую замок.
— Видите там крепость? — спросил водитель.
— То здание?
— Крепость Арискостор.
— Но так высоко невозможно жить.
— Старые люди могли и могут. Прошлым летом я вел грузовик в караване, который доставил им пищу из Эрхенранга. Конечно, десять или одиннадцать месяцев в году они не могут оттуда выходить, но это их не беспокоит. Здесь, в горах, семь или восемь таких поселений.
Я смотрел на одинокое здание на огромной высоте и не мог поверить водителю. Затем подавил свое недоверие. Если кто-либо и может выжить в таком суровом климате, то только кархидцы.
Дорога спускалась по краю пропасти, извиваясь. Восточный склон Каргаза более крут, чем западный, и падает к равнинам внизу ступенями большой лестницы — остатками бурного горообразования. На закате мы увидели цепочку крохотных точек, ползущих в обширной белой тени на семь тысяч футов ниже нас. Это был караван грузовиков, вышедших из Эрхенранга на день раньше нас. На следующий день мы тоже спустились по этому склону, очень медленно, стараясь не дышать, чтобы не вызвать лавины. Отсюда уже смутно виднелись в пятнах облаков и в серебряных нитках рек обширные равнины Рер. В сумерках на четвертый день после выхода из Эрхенранга мы прибыли в Рер.
Между двумя городами лежит расстояние в одиннадцать сотен миль, горная стена в несколько миль высотой и две-три тысячи лет.
Караван остановился у западных ворот, где он будет перегружен на баржи. Ни один грузовик не может войти в Рер. Он был построен до того, как кархидцы начали использовать машины, а они использовали их уже двадцать столетий. В Рере нет улиц. Вместо них — крытые, подобные туннелям, переходы. В них можно идти и внутри, и по крыше. Дома, острова и очаги разбросаны хаотично, в удивительной и изобильной путанице, которая внезапно сменяется великолепными кроваво-красными башнями дворца Ан, лишенными окон.