— Да, жарко.
Нас, сжатых в толпе, окружали лица жителей города, похожие на коричневые бутылки, сверкающие тысячами глаз.
Король по сходням из розового туфа поднимался к платформе на вершине арки. Ее разъединенные пилоны возвышались над толпой, верфями и рекой. Когда он поднялся, толпа зашевелилась, разнесся гулкий крик: «Аргавен!» Король не отвечал. Зрители не ждали ответа. Госсиворы, издав громогласный нестройный рев, смолкли. Тишина. Солнце светило на город, реку, толпу, короля. Каменщики внизу включили электролебедку, и мимо короля почти беззвучно проплыл и лег на свое место между двумя пилонами арки ключевой камень.
Большой блок весом в тонну замкнул арку, превратив ее в единое целое. На лесах короля ждал каменщик с мастерком и ведром, а все остальные рабочие, словно пауки, спустились по веревочным лестницам.
Король и каменщик остались одни высоко на узком помосте между рекой и солнцем.
Король взял у каменщика мастерок и принялся якобы заделывать длинные стыки ключевого камня. Он даже не коснулся камня, передав тут же мастерок каменщику, который методично принялся за работу. Цемент, который он использовал, был розового цвета и отличался от остальной клади. Спустя пять или десять минут я спросил у стоявшего слева:
— Ваши ключевые камни всегда крепятся розовым цементом?
На всех арках Старого Моста, перебросившего свою дугу через реку, отчетливо выделялись розовые пятна.
Вытирая пот с темного лица, мужчина — я вынужден так называть его, употребляя местоимения «он» и «его» — ответил:
— Когда-то цемент для ключевых камней замешивали на крови, на человеческой крови. Понимаете, без крови арка обязательно упадет. Сейчас мы используем кровь животных.
Он говорил откровенно, но осторожно, иронично, как будто всегда знал, что я вижу и сужу обо всем как чужак. Мой собеседник был одним из самых влиятельных людей в стране. Мне трудно подобрать историческую параллель его должности: визирь, премьер-министр или канцлер. По-кархидски он назывался Королевское Ухо, лорд домейна и лорд королевства, деятель крупного масштаба, Терем Харт рем ир Эстравен.
Король вроде закончил свою работу каменщика, и я с облегчением вздохнул. Но пройдя под аркой по паутине планок, король начал с противоположной стороны ключевого камня, который действительно имел две стороны. В Кархиде не следует быть нетерпеливым. Его жители вовсе не флегматичны, они упрямы, неуступчивы, и они обязательно кончают начатое. Толпа удовлетворенно созерцала королевскую работу, а мне было скучно и жарко. На Зиме мне еще ни разу не было жарко и не будет жарко, но тогда я этого не оценил.
Одет я был в расчете на Ледяной Век, а не на солнце. На мне была одежда со множеством слоев: плетеное растительное волокно, искусственное волокно, шерсть, мех, кожа — мощное вооружение против холода, в котором я теперь завяз, как лист капусты. Я примялся для развлечения рассматривать толпу и участников парада. Многочисленные знамена домейнов и кланов повисли в воздухе, ярко освещенные солнцем. Я стал расспрашивать Эстравена об этих знаменах. Он знал все, хотя их были сотни, и некоторые из очень отдаленных районов, домейнов. очагов и поселений, из земель Перинга и Керн.
— Я сам из земель Керна, — заметил он, когда я восхитился его познаниями. И вообще моя обязанность знать все домейны. Они и составляют Кархид. Управлять этой землей — значит управлять ее лордами. Но, впрочем, это никому не удавалось сделать. Знаете поговорку: Кархид не нация, а семейная ссора?
Я не знал, но заподозрил, что ее сочинил сам Эстравен.
В этот момент через толпу протиснулся другой член Кноремми — высшей палаты или парламента, возглавляемого Эстравеном. Он подошел к нам и заговорил. Это был двоюродный брат короля Пеммер Харт рем ир Тайб. Говорил очень тихо, но держался вызывающе и все время улыбался. Эстравен потел, как лед на солнце, но оставался холодным, как лед, отвечая на шепот Тайба громко и с вежливостью, которая выставляла собеседника дураком.
Я слушал, глядя, как король заливает цементом стык, но ничего не понял, кроме явной враждебности между Эстравеном и Тайбом. Ко мне, во всяком случае, это не имело отношения, я просто интересовался поведением людей, которые правят нацией, правят будущим двадцати миллионов других людей. На Экумене власть столь скрытна, что только очень проницательный человек может увидеть ее в действии. Здесь же она проявляется открыто. В Эстравене, например, власть чувствуется как выражение его характера. Он не может сделать простого жеста или сказать обыкновенного слова, чтобы все не прислушались. Он сам знает об этом, и это знание придает ему еще большую уверенность в себе. Я не доверяю Эстравену, мотивы поведения которого для меня не ясны, он мне не нравится, однако я чувствую исходящую от него власть как теплоту солнца.