Она осталась непреклонной, но не отстранилась. Странно. Она никогда никому не позволяла касаться своего лица.
— Тебе легко говорить, — пробормотала она скорее для того, чтоб сказать хоть что-то, чем чтобы подвергнуть сомнению его слова.
Его реакция была… эпической.
— Легко?
Ледяная сила вернулась, на этот раз, заставив задребезжать ее хрустальную посуду, когда он отдернул голову, демонстрируя смертоносную мощь, пылающую в его темных глазах.
Черты его лица стали жестче, словно его кожа цвета слоновой кости сильнее обтянула его изящный череп и его клыки замерцали ослепительной белизной. Это был уже не очаровательный Элайджа, который мог поцелуем заставить женщину подчиниться и растаять у его ног.
Этот вампир отнял Париж у главы клана, который правил этой территорией больше тысячи лет.
— Думаешь, меня не мучит осознание всего, что тебе пришлось перенести? — прохрипел он, ваза на столе разлетелась вдребезги. — Думаешь, я не отдал бы все что имею, чтобы вернуть время вспять и избавить тебя от этого кошмара?
Она облизала свои пересохшие губы.
— Элайджа.
— Думаешь, я не выследил и не уничтожил каждого из тех ублюдков?
Она моргнула, услышав это суровое признание. И как ей на это реагировать? Лучшая женщина, чем она, несомненно, пришла бы в ужас. Валла достаточно знала Элайджу, чтобы осознавать: уничтожение, о котором он говорил — было медленной, ужасающе болезненной смертью. Но знание того, что ублюдки, мучившие ее так долго мертвы… и что они страдали… что ж, оно ее не ужасало. Она чувствовала себя освобожденной.
— Ты сделал это ради меня? — спросила она охрипшим голосом.
— С теми, кого смог отыскать. — Мрачная улыбка коснулась его губ. — Я обнаружил, что Вайпер, глава клана Чикаго, уничтожил большинство из них, когда отыскал свою пару на одном из аукционов. Мне пришлось довольствоваться горсткой троллей и огром-полукровкой.
Она едва сумела сдержать улыбку, уловив отголосок раздражения в его голосе. Он был недоволен, что его жажда мести оказалась обманутой из-за другого главы клана.
— Я не знаю, что и сказать, — прошептала она так тихо, что только вампир смог бы разобрать слова.
Он наклонялся, пока они не оказались нос к носу, его сила преодолела свою ледяную грань, чтобы нежной лаской прокатиться по ее коже.
— Скажи, что также счастлива, как я, тому, что ты выжила, — пробормотал он.
— Конечно, я счастлива.
— Тогда радуйся свидетельствам своего побега.
Он прижался губами к ее шрамам.
— Хорошо.
У Элайджи были самые лучшие намерения, когда он входил в дом.
Он планировал загнать Валлу в угол и убедить ее, что у него нет комплекса спасителя или, что там еще за бредовое извинение барьеру между ними она выдумала.
Затем он планировал раскрыть ей то, что знал с того самого момента, как выловил ее из Сены.
Она была его парой.
И если понадобится, он проведет остаток вечности, убеждая ее, что они принадлежат друг другу.
Но он был отвлечен ее интересом к надоедливому горгулье. А затем к его восторгу занят тем, что она подстрекнула его поцеловать ее.
Сейчас же он был решительно настроен доказать, что эти шрамы лишь подчеркивают ее красоту.
И если слова не помогут в этом, то он применит более решительные меры.
Вроде возвращения к восхитительным поцелуям…
И он знал идеальное место, чтобы начать. Прижавшись губами к неровному шраму на ее коже, оставшемуся после того, как она преодолела заклинание, которое должно было ее убить, он смаковал тепло и дразнящий аромат, что так долго преследовал его в мечтах.
Она напряглась, но не отстранилась, ее дыхание участилось, пока он продолжал ласкать физическое доказательство ее выживания.
Он очень медленно обвел губами ее изящную ушную раковину, прежде чем вернуться к ее щеке.
Затем ее мышцы медленно расслабились, и он позволил себе расширить свое исследование, включив в него упрямую линию ее челюсти и заманчивую длинную шейку. Он задрожал, когда его руки нырнули под ее футболку, чтобы приласкать роскошную грудь.
Mère de dieu, он любил ощущать ее мягкие изгибы в своих руках.
Он собирается полюбить еще сильнее ощущение ее груди в своем рту, решил он, задирая ее топ еще выше, и склоняя голову, чтобы захватить вершинку ее соска между своими зубами, беспокоясь о том, чтобы не задеть нежную кожу своими клыками.