Благодарен.
Слово эхом отозвалось в Леве, резко преобразовав боль, которой он клялся больше никогда не чувствовать, в порыв ярости.
— Благодарен за что? Я провел все детство, подвергаясь издевательствам своих родных.
Его мать пожала плечами.
— Ты ожидал, что с тобой будут нянчиться как с человеческим ребенком?
Он проигнорировал ее насмешку.
— А когда я, наконец, подрос, то стал мишенью каждой горгульи, что считала забавным бросить меня в бойцовскую яму, и посмотреть, как много демонов смогут выбить из меня дерьмо, прежде чем я отключусь, — прошипел он.
Берта в замешательстве нахмурила брови.
— Дер…
Она издала звук, по-видимому, выражавший нетерпение.
— Ой-ля-ля. Твои внутренности, ты смешон, мелкий вредитель.
Леве отмахнулся от ее резких слов.
— Ты ничего не сделала, чтобы защитить меня.
— Только сильные выживают в нашем мире.
Леве уперся кулаками в бедра.
— И это твое извинение за то, что попыталась убить меня, когда я достиг половой зрелости?
Она провела когтем по алой подушке, не выражая и капли сожаления.
— Стало очевидно, что ты абсолютный урод. Моим долгом было избавить гнездо от такого слабака. Каждый дож понимает необходимость обрезать сухие ветви от семейного древа.
Достаточно.
Он пришел сюда не затем, чтобы разбираться со своей травмой детства. Он может и бессмертен, но даже вечности будет недостаточно, чтобы поработать над его проблемами с матерью.
Пора было приступать к делу.
— А что, если я доказал, что представляю из себя нечто большее, чем сухую ветку? — бросил он вызов. — Что я принц в самом истинном значении этого слова?
— Невозможно.
Уловив и ожидаемое презрение, Леве не был готов к неловкости, что осветила грубые черты лица его матери. Словно она испугалась того, что он мог сказать. И он, конечно, не был готов к языкам пламени, что метнулись в его сторону.
— Sacrebleu, — закричал он, укрываясь за любимым марокканским сундуком его матери. Она никогда не подожжет верблюжью кожу, инкрустированную таким количеством драгоценных камней, что это сокровище могло бы конкурировать с королевскими. — Что ты делаешь?
Она стояла на ногах, ее хвост подергивался в неразумном приступе ярости.
— Заканчиваю то, что начала, когда ты был молод.
Леве присел за сундуком. Merde. Все могло бы пройти и лучше. Пришло время применить его единственное оружие.
— Я требую трибунала, — сказал он дрожащим тоном.
Трибунал был горгульим эквивалентом народного суда. Или пиратской ставки.
— Отказано.
Еще одна вспышка огня, почти подпалила кончики его низкорослых рогов. Леве плотно обнял свое дрожащее тело крыльями. Это он однажды сказал, что вампиры были самыми неразумными существами, которые ходили по этой земле?
Он явно задолжал Вайперу и Стиксу, а также остальным кровопийцам извинения. Но это не означает, что они когда-нибудь услышат их из его уст. У него есть гордость. Даже если она немного подпалена.
— Ты не можешь отказать мне, — сказал он, когда огонь потух. — Я — чистокровный горгулья несмотря на мои… уродства.
— Я изгнала тебя.
Леве был подготовлен к этому.
— Ах, но я принц. — Он выглянул из-за угла, встречаясь со взбешенным взглядом матери. — Особы королевской крови, могут потребовать слушания в независимости от их приговора.
Берта была вынуждена заколебаться.
Горгульи во многом были дикарями, но Гильдия руководствовалась четким сводом законов.
Последовало долгое молчание, пока его мать скрежетала зубами, дым все еще валил из ее ноздрей. Затем она хитро, с удовлетворением прищурилась.
— Старейшин нет в Париже. Без них не может быть никакого трибунала.
Леве звуком выразил свое отвращение. Как много демонов встало плечом к плечу в битве против Темного Властелина, в то время как горгульи пропали без вести?
— Имеешь в виду, что трусы все еще прячутся?
Берта топнула массивной ногой, заставив все здание содрогнуться.
— Они не отвечают перед тобой.
— Bon. — Леве осторожно вышел из-за сундука. Он не хотел стать поджаристым стейком, но опять же, он устал бояться. Теперь он настоящий герой. Разве нет? Выпрямив спину, он вздернул подбородок, чтобы встретиться взглядом с матерью: — Тогда в качестве судьи можешь выступить ты.
Послышался низкий свист, когда его мать полностью расправила свои крылья. Чтобы произвести впечатление и запугать.
— Что еще за уловка.
— Никакой уловки нет, — отрицал Леве. — Ты — дож. В твои полномочия входит вершить суд.