Остаток пути болтаем с Кирой об успехах моего племянника, он уже вовсю читает и считает, хотя до школы еще больше года.
Доехав, Кира паркует машину у подъезда. Я выхожу из машины и с теплом и легкой ностальгией в душе смотрю на двор своего детства — песочница, в которой играл с друзьями в машинки, выстраивая песочные улицы и дома; горка с острыми загнутыми краями отошедших листов металла, с которой я скатился тысячи раз; палисадник, в котором мы отлавливали кузнечиков, хвастаясь редким цветом крыльев. Беззаботные годы были, а самой большой проблемой казался невыученный урок или то, что родители позовут с улицы домой.
Папа с мамой живут в тихом старом районе — невысокие дома, узкие улочки и очень много зелени, создающей благодатный в летнюю жару тенёк. В их небольшом дворике многолетние деревья — дубы, клены, каштаны — поднимаются выше крыши, ветвями с любопытством заглядывая в каждое окно родительского дома.
Папа уже стоит на маленьком балкончике, курит и высматривает нас.
— Дедушка! — кричит Кирюша.
— Дети приехали! — радуется отец.
Дома я обнимаю своего некогда большого сурового папу, и что-то щемит в груди — осознаю, какие они с мамой старые. Отец стал ниже ростом, высох, и мне кажется, что я обнимаю подростка. Его любимая клетчатая рубашка, заправленная в штаны, топорщится из-под них, она явно не по размеру. Прежними остались лишь его смеющиеся глаза и запах — запах табака и отечественного парфюма. Отец не изменяет своему одеколону и любимой марке сигарет.
Мама, охая и жалуясь на спину, контролирует Киру, накрывающую на стол в маленькой гостиной. Сестра шустро носится между кухней и залом, успевая рассказывать маме последние сплетни об общих знакомых.
Как обычно, у родителей включен телевизор — заканчивается «Поле чудес», Якубович пытается разговорить финалистов, а в титрах анонсируется выпуск программы новостей «Время». Такие привычки не изменить никаким интернетом, привыкли старики новости по телевизору узнавать.
Стол, куда мы все усядемся ужинать, стоит у старенького потертого и продавленного дивана, того самого, на котором пару месяцев назад сидела Яна — мы отмечали мамин день рождения. Яна тогда с самого утра помогала маме с Кирой, они убирались, мыли, готовили, пока я отсыпался после рейда. Кажется, это был последний раз, когда мы с Яной были у родителей вместе, и именно такой я хочу ее запомнить, ведь хорошего было намного больше.
Мы с отцом не путаемся под ногами и идем на балкон побеседовать. Батя вкусно закуривает от спички, и я вспоминаю, что именно этот запах первой затяжки прикуренной сигареты в детстве казался мне необыкновенно вкусным. Он протягивает мне пачку.
— Не, пап, спасибо. Бросил.
— Давно держишься?
— Чуть больше недели, да и не держусь особо.
— И не тянет даже? — изумляется отец.
— Бывает, конечно. Но если перетерпеть эти пару минут, то дальше все нормально. Как вы? Как мама?
— Хорошо все, сынок. На маме еще пахать можно, это она у соседских бабок взяла моду на здоровье жаловаться — мол, так и дети чаще наведываются, и внимания больше.
Я ему верю — первым делом посмотрел мамины очки жизненных сил — все нормально, как и у отца, со скидкой на возраст, конечно. Дебаф старости тикает.
И, конечно, отношение ко мне у них обоих — любовь. Один из одного. А еще высокий уровень социальной значимости — за тридцать. Сказываются и большой трудовой стаж — мамы в школе, отца в пожарной охране, и их отзывчивость, и большой круг друзей.
— Ты-то как? Кирка говорила, на работу устроился?
— Да, па, все быстро получилось, в понедельник только собеседование прошел, а в четверг уже вышел.
— Хм… Что за место-то такое? Не обманут?
— Производственная компания по упаковке. Вроде серьезная. Посмотрим.
— Поздно присматриваться в твои годы, сынок. Держись теперь за это место, дурака не валяй-то, а то у тебя не трудовая книжка, а доска позора какая-то! — Отец строго смотрит, и я ежусь под его взглядом. — Книжка эта твоя долгостройная, дописал? Нет! Игрульки дурацкие… Столько времени впустую… Вот и Янку потерял! Докатился?
Только сейчас, стоя с ним на балконе, потеряв жену, впервые за все годы я его понимаю и воспринимаю его речь не как пустые слова «ничего не понимающего» отца. Я ставлю себя на его место и сочувствую ему.
— Пап, все хорошо будет, не переживай.
Он отворачивается, но я успеваю заметить его заблестевшие глаза. Он трет их кулаком.