Стыд. Смущение (Blushing). Печаль, вызванная обнаружением какого-либо собственного недостатка и представлением о чем-то позорном, называется стыдом. Эта страсть проявляется в том, что человек краснеет от стыда. В молодых людях эта страсть похвальна и является признаком любви к хорошей репутации. В пожилых людях она является признаком того же, но так как пришла слишком поздно, то непохвальна.
Бесстыдство. Пренебрежение хорошей репутацией называется бесстыдством.
Жалость. Печаль по поводу чужого несчастья есть жалость и вызывается представлением о том, что подобное несчастье может постигнуть и нас самих, поэтому она называется также состраданием, а по современной фразеологии сочувствием. Вот почему к несчастью, явившемуся результатом большой порочности, лучшие люди имеют меньше всего жалости, а те, кто полагают, что такое несчастье им меньше всего грозит, не снисходят и до жалости к нему.
Жестокость. Пренебрежение к чужому несчастью или
слабое ощущение его есть то, что люди называют жестокостью, и проистекает она от уверенности в прочности своего благополучия, ибо я считаю невозможным, чтобы человек мог испытать удовольствие по поводу несчастий других без какого-либо отношения к собственной судьбе.
Соперничество. Зависть. Огорчение по поводу успеха соперника в богатстве, почестях или других благах, если оно соединяется с попыткой напрячь собственные способности, дабы сравняться с этим соперником или превзойти его, называется соперничеством, но если оно связано с попыткой подставить ножку сопернику или помешать ему, то называется завистью.
Когда в душе человека попеременно возникают желания, отвращения, надежды и страхи в отношении одного и того же и одна за другой чередуются в нашем уме мысли о хороших и дурных последствиях его осуществления или неосуществления, так что иногда нас влечет к нему, а иногда мы испытываем отвращение, иногда мы питаем надежду быть способными осуществить его, иногда отчаиваемся или боимся сделать попытку к этому,- тогда вся сумма желаний, отвращений, надежд и боязни, чередующихся в нашей душе вплоть до того момента, когда оно будет или осуществлено, или сочтено невозможным, называется обдумыванием.
Обдумывание. Вот почему в отношении прошлых вещей не может быть никакого обдумывания, ибо они, очевидно, не могут быть изменены; не может быть также никакого обдумывания в отношении заведомо невозможных вещей или вещей, которые мы считаем невозможными, ибо людям ясно, что такое обдумывание бесполезно. Однако в отношении вещей невозможных, которые мы считаем возможными, может иметь место обдумывание. Называется оно обдумыванием (deliberation) потому, что это кладет конец нашей свободе (liberty) делать или не делать что-то сообразно нашему желанию или отвращению.
Это попеременное следование желаний, отвращений, надежд и страхов присуще всем другим живым существам не меньше, чем человеку, и, следовательно, животные также обдумывают.
О всяком процессе обдумывания говорят, что он кончился, когда то, что обдумывается или уже сделано, или сочтено невозможным; до этого же момента мы сохраняем свободу делать или не делать сообразно нашему желанию или отвращению.
Воля. Последнее желание или отвращение в процессе обдумывания, непосредственно примыкающее к действию или отказу от действия, есть то, что мы называем волей, подразумевая под этим волевой акт (а не волю как способность) . И животные, которые способны обдумывать, также должны иметь волю. Определение воли, даваемое обыкновенно схоластами, а именно что это разумное желание, неправильно. В самом деле, если бы это было так, то не могло бы быть произвольного акта, противоречащего разуму. Ибо произвольный акт есть то, что проистекает из воли, а не что-либо другое. Но если вместо "разумное желание" мы скажем "желание, проистекающее из предшествующего акта обдумывания", то такое определение есть то же, что я здесь дал. Воля есть, следовательно, последнее желание в процессе обдумывания. И хотя мы говорим в обиходной речи: человек однажды был волен сделать что-то, от совершения чего он тем не менее воздержался,- в этом случае, собственно, подразумевается склонность, не делающая никакого поступка произвольным, так как поступок зависит не от нее, а от последней склонности, или желания. Ибо если бы промежуточные желания делали какое-нибудь действие произвольным, то на том же основании промежуточные отвращения делали бы то же самое действие непроизвольным, и, таким образом, одно и то же действие было бы и тем и другим, произвольным и непроизвольным.
Отсюда ясно, что произвольными (voluntary) являются не только действия, имеющие своей побудительной причиной корыстолюбие, честолюбие, сладострастие или другого рода желания предполагаемой вещи, но и действия, происходящие из отвращения или боязни последствий, связанных с воздержанием от действия.
Формы речи для выражения страсти. Формы речи, при помощи которых выражаются страсти, частью идентичны с теми, при помощи которых мы выражаем наши мысли, а частью отличны от них. Прежде всего страсти вообще могут быть выражены в изъявительном наклонении, например: я люблю, я боюсь, я радуюсь, я обдумываю, я желаю, я приказываю; некоторые же из них имеют свои особые выражения, которые, однако, не являются утверждениями, за исключением того случая, когда они служат для того, чтобы сделать другие выводы, кроме той страсти, выражением которой они служат. Обдумывание выражается в сослагательном наклонении, которое является подходящей формой для обозначения предположений вместе с их последствиями, например: если это будет сделано, то последует то-то и то-то. Эта форма выражения не отличается от формы рассуждений, за исключением того, что рассуждения оперируют словами общего значения, между тем как обдумывание преимущественно имеет дело с частностями. Языком желания и отвращения является императивная форма: делай это! не делай этого! Причем если тот, к кому обращаются, обязан делать или не делать, то это - приказание, в другом случае - просьба или совет. Языком тщеславия, негодования, жалости и мстительности является желательное наклонение. Для желания знать имеется специфическая форма выражения, так называемая вопросительная, например: что это? когда это будет? как это сделано? почему так? Никакого другого языка страсти я не нахожу, ибо проклятие, клятва, брань и тому подобное обозначают не речь, а разговорные приемы.
Эти формы речи, говорю я, суть выражения, или произвольные обозначения, наших страстей, но верными признаками их они не являются, так как могут быть употребляемы произвольно, независимо от того, имеет ли тот, кто их употребляет, данные страсти или нет. Лучшими признаками наличных страстей являются выражение лица, движение тела, действия или намерения и цели, о наличии которых у человека мы узнаем иным путем.