И вдруг эта невероятная встреча! По словам Марии, они с криком кинулись друг другу на шею и даже всплакнули. А обретя дар речи, поднялись в квартиру Лилиан, чтобы наговориться всласть. Истории сыпались как из рога изобилия, в том числе за обедом и ужином, так что до своей постели Мария добралась уже под утро.
Странные вещи происходили с Лилиан в эти пять лет, они просто не укладывались у Марии в голове. Мне об этом известно из вторых рук, но после разговора с Саксом прошлым летом у меня такое ощущение, что Мария ничего не перепутала. Она могла ошибаться во второстепенных деталях (как, кстати, и Сакс), однако общая картина верна. Что касается первоисточника, то, даже если верить Лилиан можно лишь с оговорками, учитывая ее склонность к преувеличениям, основные факты сомнений не вызывают. Последние три года перед неожиданной встречей со старой подругой она зарабатывала на жизнь проституцией — принимала клиентов у себя на Восточной 87-й стрит, и бизнес ее процветал. Тут вопросов нет. А вот как все началось — окутано туманом. Вроде бы толчком послужил ее дружок Том, но каким образом, сказать трудно. До нас дошли две версии, причем обе сходятся в том, что парень серьезно подсел на героин и в итоге был выгнан из группы. Согласно первой версии, в пересказе Марии, Лилиан любила его отчаянно, и идея спать с другими мужчинами родилась в ее голове из желания раздобыть денег на очередную «дозу». Наркотик, действуя быстро и безболезненно, погружал Тома в эйфорию, а в этом состоянии, считала она, он ее никогда не бросит. По ее словам, она была готова удержать его даже ценой собственного падения. Одиннадцатью годами позже она рассказала Саксу совсем другую историю. На панель ее выгонял Том, в случае отказа угрожая убить, и она сдалась, всерьез опасаясь за свою жизнь. Согласно этой истории, он сам находил для нее клиентов, то есть фактически был ее сутенером, не в силах избавиться от наркозависимости. По мне, не так уж важны детали. Каждый вариант по-своему омерзителен, но оба с одним исходом: через полгода все кончилось. По версии Марии, он сбежал с новой подружкой; по версии Сакса, он умер от передоза. Так или иначе, Лилиан осталась одна. Так или иначе, она продолжала отдаваться за деньги, чтобы хватало на жизнь. Марию поразило, что Лилиан об этом рассказывала как ни в чем не бывало — ни тени стыда или смущения. Работа не хуже любой другой, заявила она, и уж точно получше, чем стоять полночи за барной стойкой или носиться по залу с тяжелым подносом. Мужчин не исправишь, они всегда будут пускать слюну тебе вдогонку, поэтому, чем постоянно бить их по рукам, разумнее заставить раскошелиться — да и потрахаться никогда не бывает лишним. Одним словом, Лилиан собой гордилась. Принимая клиентов три раза в неделю, она жила в хорошем районе, в комфортабельной квартире и имела солидный счет в банке. Она снова записалась в актерскую школу, а спустя два года, на момент ветречи с Марией, ездила на прослушивания в провинциальные театры, — чем не успех, во всяком случае, так ей казалось. В будущем она рассчитывала на большие роли. Вот еще подкопит тысчонок десять-пятнадцать — и свернет эту лавочку, тогда можно всерьез подумать об актерской карьере. В конце концов, ей всего двадцать четыре, вся жизнь впереди.
В тот день у Марии была с собой камера, и она пощелкала подругу. Рассказывая мне через три года об этой встрече, она разложила передо мной веером фотографии, тридцать или сорок черно-белых снимков, запечатлевших Лилиан, то позирующую, то застигнутую врасплох, с разных точек и во всевозможных ракурсах. Собственно, этими портретами мое знакомство с Лилиан Стерн и ограничивается. Десять с лишним лет прошло, а она до сих пор у меня перед глазами. Таким сильным было впечатление.
— Красивая, да? — спросила Мария.
— Не то слово, — подтвердил я.
— Она собиралась в магазин, когда мы столкнулись в парадном. Видишь, надела первые попавшиеся шмотки — джинсы, свитерок, старые кроссовки. Ни макияжа, ни украшений, а все равно красотка, глаз не оторвать.
— Потому что смуглянка, — высказал я свое мнение. — Смуглые женщины могут ходить почти без косметики. Смотри, как ресницы оттеняют ее большие глаза. А какая лепка лица! Это что-нибудь да значит.
— Дело не в лице, Питер, а в ней самой. Не знаю, как это назвать. Состояние счастья, природная фация, сексуальность. Сама жизнь. Один раз ее увидел, и уже не оторвешься.
— Она очень свободно держится перед камерой.
— Свобода — ее естественное состояние. Так что у нее нет проблем с собственным телом.
Перебирая фотографии, я задержался на серии под условным названием «Лилиан в разных стадиях раздетости». Вот стягивает джинсы, вот сняла свитер, вот стоит в узеньких белых трусиках и короткой комбинашке, а вот и она отброшена в сторону. Несколько фото ню. На одном смеющаяся Лилиан смотрит в камеру, голова запрокинута назад, маленькие грудки почти незаметны, в отличие от торчащих сосков, бедра вперед, руки лежат на ляжках так, что кустик черных волос оказался в белоснежном обрамлении больших и указательных пальцев. На другом снимке, все так же заразительно смеющаяся, она стоит к фотографу спиной, полуобернувшись назад, одно бедро выше другого, — классическая поза модели с настенного календаря. Она явно получала удовольствие, демонстрируя свои прелести.
— Ого! — вырвалось у меня. — Я и не знал, что ты снимаешь «нюшек».
— Мы собирались пойти поужинать, и Лилиан решила переодеться. Чтобы не прерывать разговор, я последовала за ней в спальню и, когда она начала раздеваться, щелкнула ее несколько раз. Это произошло само собой, я ничего не планировала заранее.
— И она не возражала?
— По-моему, по ней этого не скажешь.
— Тебя это завело?
— А ты как думаешь! Я же не деревянная.
— И что было потом? Вы переспали?
— Ну, нет. Я девушка благовоспитанная.
— Не хочешь — не говори. На мой взгляд, против ее чар трудно устоять — как мужчинам, так и женщинам.
— Я и не отрицаю, что была возбуждена. Если бы Лилиан сделала первый шаг, возможно, между нами что-то и произошло бы. Я никогда не спала с женщиной, но в тот день была к этому близка. Во всяком случае, тогда я впервые об этом подумала. Но Лилиан просто выпендривалась перед камерой, и дальше стриптиза дело не пошло. Мы с ней дурачились и хохотали как ненормальные.
— И что, ты показала ей эту записную книжку?
— После ужина в ресторане. Лилиан долго ее листала, но так и не смогла сказать, кому она принадлежит. Кому-то из клиентов, это однозначно. Именем Лили она пользовалась исключительно в рабочие часы. Это было все, что мне удалось из нее выжать.
— Уже кое-что.
— Да, но это еще не значит, что они встречались. Он мог быть потенциальным клиентом. Кто-то, довольный ее услугами, предположим, дал ее имя своему знакомому. Так, по цепочке, Лилиан обзаводилась новыми клиентами. Короче, человек записал в книжку ее телефон, но еще не успел ей позвонить. Как, впрочем, и тот, кто этот телефон дал. Проститутки буквально «идут по рукам», от одного к другому, как рябь по воде. Некоторые мужчины держат про запас парочку таких имен — вдруг жена уйдет или гормоны разыграются.
— Или окажешься проездом в чужом городе.
— Вот-вот.
— И все-таки Лилиан дала тебе зацепку. Если раньше найти владельца записной книжки было не легче, чем иголку в стоге сена, то теперь у тебя появился реальный шанс.
— Наверно, ты прав, но все обернулось по-другому. Разговор с Лилиан опрокинул все мои планы.
— Она не захотела дать тебе имена своих клиентов?
— Нет, ну что ты. Если бы я попросила, она бы мне не отказала.
— Так в чем же дело?
— Сама не знаю, как это произошло, но постепенно мой план начал принимать совсем другие очертания. Это не была ни ее, ни моя инициатива. Идея словно витала в воздухе, и наша неожиданная встреча просто помогла ей материализоваться. Мы обе были в такой эйфории, что уже плохо соображали. Надо понимать степень нашей близости когда-то. Закадычные подруги, ближе, чем родные сестры. Мне казалось, я знаю Лилиан, как саму себя, — и что же? Через пять лет я узнаю, что самый близкий мне человек — продажная девка! Меня это вышибло из седла. Ужасное состояние, как будто тебя предали. А при этом — не знаю, как тебе объяснить, — я ей завидовала. Лилиан нисколько не изменилась. Все та же классная девчонка. Сумасшедшая, своенравная, своя в доску. Она не считала себя ни шлюхой, ни падшей женщиной, ее совесть была чиста. Что меня больше всего поразило в ней, так это абсолютная внутренняя свобода, она живет по собственным правилам и плевать хотела на мнение окружающих. Мне тоже случалось далеко заходить — взять хотя бы такие мои проекты, как «Новый Орлеан» или «Голая девица», когда я раз за разом раздвигала границы, проверяя, на что способна, — но рядом с Лилиан я казалась себе сухарем или жалкой девственницей, не знающей жизни. Я слушала ее, а про себя думала: «Она может, а я что, хуже?»