И наконец, каково бы ни было употребление слов в обыденной жизни, во всяком случае философы, стремившиеся сообщить другим свои знания, всегда имели и будут иметь возможность, даже – необходимость выбирать по собственному усмотрению имена для отчетливого обозначения своих мыслей, чтобы быть понятыми. Ведь и математикам никто, кроме их самих, не указывает слов, когда они называют изобретенные ими фигуры параболами, гиперболами, циссоидами, квадратрисами или обозначают величины как А и В.
Циссоида – математическое понятие, обозначающее простую алгебраическую кривую. Впервые она была построена в Древней Греции во II веке до н. э. знаменитым древнегреческим математиком Диоклом. Изучение свойств циссоиды, а также ее построение было детально проведено французским математиком XVII века Ж. Робервалем.
Квадратриса – математическое понятие, обозначающее кривую на плоскости. Свойства квадратрисы использовались такими древнегреческими математиками V–IV веков до н. э., как Г. Элитский и Динострат, для решения геометрических задач, связанных с изучением углов и окружностей фигур.
5. Так как, согласно определению, имена как составные части речи есть знаки наших представлений, то отсюда ясно, что они не есть знаки самих вещей. В самом деле, в каком еще смысле сочетание звуков в слове камень может явиться знаком камня, если не в том, что слушатель, исходя из этого сочетания, заключает: говорящий думал о камне. Таким образом, спор о том, обозначают ли имена материю, форму или нечто, представляющее их соединение, и другие подобные тонкости метафизиков вытекают только из ложных представлений. Кто основывается на таких представлениях, не понимает слов, о которых он спорит.
Определение – установление значения понятия. Необходимость установления дефиниций является у Т. Гоббса важнейшим методом научного познания, отличающим его от схоластики. Средневековая схоластика, по мнению Т. Гоббса, игнорировала определения, не устанавливала значения своих понятий.
6. К тому же вообще не необходимо, чтобы каждое имя было именем некой вещи. Ведь подобно тому, как слова дерево, человек, камень суть имена самих вещей, так и образы человека, камня, дерева, возникающие во сне, имеют свои имена, хотя это и не вещи, а только воображаемые их образы. Ведь мы можем помнить и о них, а поэтому и они должны, подобно вещам, иметь свои метки и знаки. Точно так же и слово будущее является именем, но будущее как вещь не существует, и мы не знаем, наступит ли когда-нибудь то, что именуется нами будущим. Однако это слово имеет определенный смысл: привыкнув связывать в мышлении прошлое с настоящим, мы обозначаем такого рода связь словом будущее. Мы обозначаем именем и то, чего нет, не было, не будет и не может быть, говоря: то, чего нет, не было и не будет, или, короче, невозможное. Наконец, и слово ничто есть имя, но по самому смыслу своему не может обозначать вещи. И тем не менее как полезно это слово, когда мы, например, вычитаем 2 и 3 из 5 и, чтобы закрепить в памяти окончательный результат, а именно то, что у нас не остается никакого остатка, применяем выражение в остатке – ничего! На том же основании мы можем также, вычитая большее число из меньшего, правильно обозначить остаток как меньше, чем ничто. Такого рода остатки ум измышляет ради научных задач, и он стремится удерживать их в памяти, чтобы в случае надобности иметь возможность пользоваться ими. Так как, однако, всякое имя имеет отношение к объекту наименования, то независимо от того, существует ли он в природе как вещь или нет, мы все же можем в научных целях обозначить всякий такой объект как вещь, причем безразлично, существует ли эта вещь в действительности или только в представлении.
Всякое имя имеет отношение к объекту наименования – здесь Т. Гоббс указывает на такие функции имен, как когнитивная и коммуникативная. Любое имя всегда является знаком представлений человека о вещи. В этом смысле имена выполняют когнитивную функцию, то есть служат средством познания вещей. Также они необходимы для общения людей друг с другом, поскольку существуют только в речи. Последнее и есть коммуникативная функция имен.