- И причина, вероятно, Майкл Ли. Один из бывших бойцов Клетки, который вытащил из пылающей церкви почти семь лет назад свою нынешнюю жену. Он очень тесно знаком с Нам Джун Мёном. А этот господин по данным управления в Вашингтоне мог быть причастен к тому, что произошло с бизнесом Эдварда Нильсона, - начал Рик, а я закончила:
- А значит тесно знаком с нашим психом, - я сделала тягу и наклонила голову на бок, всматриваясь в черты двоих азиатов, сфотографированных в числе студентов одного из самых крупных колледжей Сиэтла.
- Тогда поджигателем церкви признали Эйна Сандерса. Сынка известного владельца фармакологической компании, которая по тихому толкала новый вид дури в гадюшниках Сиэтла, - Рик встал за моей спиной и перетянул фото жены Майкла, а потом двумя кликами пальцев по экрану показал фото мексиканского эмигранта Туретто и старшей сестры Греты Ли.
- Изабель Делакруз, - я прищурилась и присмотрелась к фотографии девушки на фоне часовни той самой сожженной церкви в пригороде Сиэтла.
- Погибла от передозировки, повлекшей инфекцию, в начале восемнадцатого года в стенах пансионата пастора настоятеля протестантской церкви. Ранее была осуждена окружным федеральным судом штата Вашингтон по нескольким мелким статьям, которые касались употребления и хранения наркотиков, проституции и мелкого хулиганства, а так же вождения в нетрезвом... - Рик присвистнул, посмотрев на уровень алкоголя в крови при задержании, - ...я бы сказал мертвецки нетрезвом состоянии.
- Это не то, что может объяснить связь китайского психа...
- Корейского, - поправил меня Рик, однако я только фыркнула и продолжила:
- Какая к черту разница? Это всё равно не объясняет того, как он связан с религиозным фанатиком, сжигающим до тла церкви по всему штату, Родерик, - я скривилась, вспоминая список подвигов Тангира, - Слишком мелко для наёмника, вырезавшего усадьбу монгола.
- В любом случае, подполковник Денали не стал бы отправлять в почти догоревший гадюшник спецов своего отдела, чтобы вытащить оттуда ненормального сосунка, лишь бы он там не сгорел заживо, - хмыкнул Рик, на что я прошлась по нему холодным взглядом, и опять посмотрела на фото, которые были перед моими глазами на экране.
- У всего есть причина... - хищно прищурилась, и провела по экрану, чтобы выделить снимок жертвы самого первого пожара, тело которой не успело обгореть полностью.
На шее девушки под волосами был весьма интересный след - клеймо. Подобные вещи не набивали как татуировки, которыми было буквально усыпано моё тело. Нет. Подобное выжигалось на теле, оставляя вместо рисунка рубец от ожога. И подобное не стереть ничем. Это останется с тобой на всю жизнь.
Страшный, уродливый и посиневший шрам в виде выжженного клейма в форме полумесяца на затылке. Точно такой же как тот, который я скрыла и на своем теле с помощью одного из десятков рисунков.
- Это не шрам от неудачного падения, - прошептала и застыв взглядом на обгоревшем лице, свернула программу и вышла из системы.
"Таких совпадений на бывает..."
- Очевидно нет. Как ясно и то, что нас упорно не хотят вводить в курс дела того, что происходит в других федеральных штатах, - голос Рика звучал резко.
Я понимала его, поскольку опытный детектив такого управления, да и такой человек как Родерик, не переносил на дух, когда его пытались запутать свои же сослуживцы, ополовинивая информацию, которую отдавали в наши руки.
- Ты слишком много куришь, - послышался внезапный шепот прямо возле уха, а жар голого и весьма приятно пахнущего мужского тела прямо вынудил на моём лице расплыться ухмылку.
- А ты слишком много себе позволяешь в стенах, которые напичканы прослушкой и "глазами", Рик. Потому неси свои яйца обратно в свою конуру, и оставь меня в покое. Мы кажется, поставили точку в нашем горизонтальном родео.
- Это ты точку поставила, мне больше нравится запятая, Мон-ник... - он протянул моё имя на французский манер, чем напомнил наш последний вечер у Елисейских полей.
- Очаровательное упорство. Ты случайно не выходец из Техаса? - я повернула голову слишком резко, и это стало моей ошибкой.
Родерик бесцеремонно вжался в мои губы, и прямо всасывая их между своим ртом и зубами, гортанно прошептал:
- Я всё равно добьюсь своего?
- Ага, определенно ты мечтаешь стать евнухом прямо сейчас, Рик, - ответила совершенно спокойно, смотря в глаза мужчины, который в упор не понимал ни намеков, ни прямого текста, в котором я ясно дала понять, что между нами был просто секс.
Однако видимо мой бывший, а теперь он во всех смыслах такой, решил, что я одна из тех женщин, которые мечтают выйти замуж и в восхищении пускать сопли и слюну на мужика, который им одел удавку на палец.
Возможно, я бы этого хотела. И даже знаю, что так и было бы, будь я и дальше Невеной Мароди из Белграда, а не агентом ФБР Моникой Эйс из Нью-Йорка. Естественно я не просто так попала в ряды такой структуры. Дело в том, что человеком, спасшим меня от повторной продажи, но уже в руки ещё большей твари, чем та, которая измывалась надо мной годами, был бывший агент места, в котором я нашла себя.
Нашла своё спасение и своего отца. Брайан Эйс удочерил меня, как только из Сербии пришли пустые документы. Никто не знал откуда взялась некая Невена Мароди, никто не хотел играться с сиротой, пережившей плен и рабство в Марокко. Поэтому единственным исходом для девушки без имени был год реабилитации в Центре штата Нью-Йорк, а следом репатриация вникуда.
Меня бы просто привезли в Белград и оставили на центральной площади с восстановленными документами, которые по мнению американской стороны были подлинными, а по мнению сербской - я никто, и зовут меня никак. А значит я не могла пойти учиться, не могла найти нормальную работу, и никогда бы не стала той, кем я есть сейчас. Не получила бы шанс отпустить всю боль, и хотя бы на короткие дневные часы, забывать своё прошлое и всё, что пришлось пережить.
Это не прошло бесследно. Это не исчезло с годами. Оно постоянно жило внутри меня, и заставляло в последнее время всё чаще окунаться в омут отчаяния. Потому что я знала ЧТО потеряла. Я понимала, что мне никогда не стать ни нормальной матерью, ни адекватной женой, а любовь... Её уничтожили люди, которым меня продавали как товар. Они покупали меня, как тело, в которое можно слить сперму и свою гадкую гнилую похоть.