Лев шагнул в сторону и меч вспорол воздух, а не его великолепную шерсть. И когда голова змея, продолжившего двигаться вслед за тяжелым клинком, оказалась на одной линии с головой льва, зверь раскрыл пасть (медленно и величаво, хотя на деле это заняло меньше секунды) и Карн невольно скривился в такт звонко клацнувшим челюстям. А потом лев гулко сплюнул голову гибрида в высокую извивающуюся траву.
Но праздновать победу было рано – их окружали все новые и новые полузмеи. Все они сжимали в руках разнообразное клинковое оружие, пространство вокруг наполнилось сводящим с ума шипением. Крылатый лев повернулся к Карну и парень в буквальном смысле прочел мысли существа, поймав его глубокий пронзительный взгляд. Или ему снова только показалось?
Нет, парень точно знал – крылатый лев не боится этих хвостатых уродов, он мог бы сразить их не оду сотню, но опасался, что в этом бою пострадает человек. И прежде, чем этот самый человек успел озадачиться вопросом, с какого перепуга волшебный зверь вообще заботится о его судьбе, лев подскочил к нему, мягко, но уверенно схватил зубами за край куртки, а потом, развернувшись, швырнул Карна вверх и вперед.
Парень пролетел не меньше тридцати метров по баллистической траектории и рухнул в заросли кустарника, что ровными рядами росли по обеим сторонам от асфальтированной дорожки. Кусты с треском приняли на себя удар, раздирая в кровь ладони и шею. Интересно, лев рассчитал этот бросок или импровизировал? Метром левее или правее – и переломов Карну было бы не избежать, а так – лишь пара ссадин.
Парень выбрался из кустов, ощущая, как поврежденные ладони наполняются пульсирующей болью. Саднила спина и правый бок, голова шла кругом. Он медленно брел мимо лавочек, где обычно «синячили» малолетки, мимо ржавого колеса обозрения, которое верой и правдой служило этому городу ни один десяток лет. Все было узнаваемым, но другим. Измененным. Покореженным. Вывернутым наизнанку.
А потом пришла запоздалая мысль – что стало с крылатым львом? Он ведь спас Карна, но выжил ли сам? Там были десятки, возможно – сотни змееподобных тварей, они могли набросить на него сеть или лассо, не дать взлететь и тогда… Карн обернулся и хотел было вернуться, не вполне отдавая отчет своим действиям, но будто напоролся на незримую стену, когда окружающий мир накрыло уже знакомой рябью.
Сначала дрогнула белая пыль под ногами, потом рябь перекинулась на трясущиеся словно в конвульсиях кусты и деревья, затем настал черед кошмарного неба, утопленного в багровом полумраке. Карн замер, когда увидел розблески солнечного света, пробивавшегося сквозь ставшие полупрозрачными алые облака. А еще через несколько мгновений мир обрел привычный облик.
Карн осмотрелся – никаких жутких созданий и поломанной перспективы, ничего, выходящего за рамки рационалистических приличий. Вокруг разлилось обыкновенное бархатное утро. Теплое и приветливое. Где-то вдалеке слышался автомобильный гул и парень был искренне рад этому звуку, который обычно только раздражал. Он с кряхтеньем присел на бордюр. Неподалеку седой дед в старом, но аккуратно выглаженном рабочем халате темно-синего цвета остервенело подметал аллею. Подметал и косился на Карна. Косился недвусмысленно.
Парень достал сигарету, закурил. Тронул щеку тыльной стороной ладони. Кровь. И жуткая боль, как от осиного укуса. Он посмотрел на ладони – содраны. Значит, все же не сон и не бред. Впрочем, было глупо надеяться, слишком уж все это… как? Слишком безумно даже для бреда или сна?
Он последовательно выкурил три сигареты, затем встал и нетвердой походкой двинулся в сторону дома. Седой дед, подметавший аллею, проводил его угрюмым взглядом и буркнул вслед что-то среднее между «доброе утро» и «чертовы наркоманы». Карн с ним молча согласился.
Глава 2. Решение принято
Пожалуй, после такой жести не протрезвел бы разве что Веня Ерофеев, и то лишь потому, что все произошедшее он с легкостью объяснил бы квинтэссенцией своего нетривиального внутреннего мира в проекции на жестокую реальность бытия в условиях алкогольного катарсиса, короче – обычной «белкой». Но Карн не был классиком отечественного постмодернизма, более того – об этой самой классике он имел весьма смутное представление, а потому, покинув парк, напоминал стекло – исключительно метафорически, и лишь по части восприятия.