Единственная деревня на этом острове висела на горе — рыжей, зарумянившейся, как хлебная корка, с глубокими шрамами и без единого сантиметра плодородной земли. Каменные ступени вели к миниатюрной пристани, где стояли лодки цвета перванш да шесть пустых бочек. Дома из обожженной глины, потрескавшиеся под полуденным солнцем, редкие пальмы, лавровые деревья, кактусы, побелевшие от пыли. На самом верху дом Апостолатосов, с синими ободками вокруг окон, изнутри весь в камне, прохладный, как стакан свежей воды. Первые хозяева убежали отсюда в 1818 году (женщины, запрятав в высоких прическах золотые монеты), торговали в Одессе, Триесте; младшая ветвь семьи обосновалась в Бомбее. Тем временем старый дом был отделан заново тетками Ирэн, которые провели здесь в одиночестве почти всю свою жизнь; в один прекрасный день они покинули его навсегда, насмерть поссорившись: одна, Гера, была за Венецию, вторая, Каллиопа, — за Константинополь[15]. В салоне, обставленном мебелью Буля времен Второй империи, Ирэн играла еще ребенком; в комнате, которую занял Левис, умерла ее мать.
Левис присел на чемоданы. Огляделся. На стене — литография, изображающая римского императора Оттона, и большая, уже почерневшая картина в романтическом стиле, которая воспроизводила эпизод резни в Сули: гречанки бросали своих детей в пропасть, лишь бы они не попали в руки к туркам. Левис присмотрелся к мебели — кровать, стул, треснутая икона, графин, на электроплитке блюдо с орехами, застывшими в сгущенном виноградном соке. Он опустил взгляд на свои ботинки, покрытые пылью, и вдруг на него навалилась усталость целой недели, проведенной в пути. Париж показался ему далеким, чистым, умытым. Он еще раз наказан за свою страсть к путешествиям. Скачок в дикие романтические времена, необжитость этого дома сразили его. Он почти сразу заснул.
Проснувшись, он почувствовал себя отдохнувшим, то есть примирившимся; надвигалась ночь. Ирэн была совсем близко на террасе, прямо у его окна. Глаза ее устремлены к вершине холма, где поднимались фиолетовые стены лепрозория.
— Ирэн, о чем вы думаете?
Она вздрогнула, поднялась, подойдя к нему, опустилась на колени.
— Когда я смотрю на гладкое — без повышения и понижения — море (так деловая женщина хотела сказать «без приливов и отливов»), мне кажется, я совсем спокойна, как оно. Я так счастлива, что иногда спрашиваю себя, не пора ли мне уйти из жизни. Мудрость ведь состоит в том, чтобы продавать вовремя, с выгодой.
К вечеру цикады устроили адское стрекотанье. С гор спускался, наплывая волнами, то древний запах козлиных шкур, то аромат мяты, столь горячий и резкий, будто ты всю ночь охапками прижимал ее к своей груди.
Уже шесть недель Левис жил на этом острове, где только Ирэн источала свежесть. По утрам он ставил парус и отправлялся на рыбную ловлю вслед за Чайльд Гарольдом.
Отдаваясь лучам солнца, как любая букашка…
По возвращении Левиса Ирэн ждала его у причала, вокруг нее роились дети с выбритыми до синевы головами; нищие, сохранившие следы былого величия, — их потемневшая блестящая кожа сморщилась, как на сухой маслине. Она побывала у беженцев из Малой Азии: лазарет, а рядом с лазаретом палатки, удерживаемые у земли большими камнями наперекор «птичьим» ветрам — упорным ветрам, которые приносили с юга жару и птиц. Беженцы стояли здесь уже несколько месяцев; женщины, все в широких шароварах, пряли, а мужчины, присев на корточки, поджаривали на деревянных вертелах барашка.
Левис и Ирэн тоже питались, как дикари. Выловленную рыбу — дораду — варили, добавив немного масла. Легкие приправы. Фрукты. Вода. Левис уже скучал по дичи, гусиной печенке и предпочел бы распрощаться с маленьким столиком и сесть за большой. Ирэн, извиняясь, повторяла греческую пословицу: «На одно су маслин, на два — света».
В полуденные часы безделья, когда по вздрагивающей пустынной улице несутся, сталкиваясь, ветры с суши и моря, в эту солнечную полночь Левис наслаждался сиестой. В пять часов он выходил на балкон. Прямо перед глазами была таможня со своим, уменьшенным, Парфеноном, вжатым в охряного цвета стену здания казарменного типа, над которым трепетал, словно вырезанный из полотнища неба, эллинский флаг. Под одиноко стоящим эвкалиптом владелец единственного «форда» — и то взятого напрокат — приглашал друзей посидеть на потертых кожаных сиденьях: так они совершали, не трогаясь с места, длительную прогулку. Возвращались с лугов тяжело нагруженные ослы: из-под двух вязанок оливковых веток были видны только уши да копыта. Над зданием лепрозория всходила плоская, с голубыми разводами луна.
15
Речь идет о IV крестовом походе: в апреле 1204 г. Константинополь был взят и разграблен, экономическое господство перешло к венецианцам.