Евдокимов Иван
Левитан
Иван Евдокимов
Левитан
ПОВЕСТЬ
ОГЛАВЛЕНИЕ
Венок мертвым
Семья
В эти годы
На Мясницкой
В мастерской Саврасова
Салтыковка
Сокольники
Обыкновенная история
Саввина слобода
Глухая зима
Максимовка
Бабкино
Кувшинникова
Плес
Три картины
На закате
Послесловие
ВЕНОК МЕРТВЫМ
Весна 1938 года стояла холодная. Сирень медленно набирала бутоны. Крепкие и упругие, они долго не расцветали. Распустилась сирень в самом конце мая. От холода она, даже и расцветшая, почти не пахла.
В один из этих дней в настежь раскрытые ворота старого еврейского кладбища за Дорогомиловской заставой в Москве вошли старик и старуха. Он бережно и нежно вел свою подругу, и оба они несли по большому букету махровой сирени: он -- лиловой, она -- белой. Позади, за воротами, осталось шумное Можайское шоссе, разноцветные вереницы несущихся по нему легковых и грузовых машин, оглушительная трескотня мотоциклов, гремящие телеги и таратайки из пригородных колхозов. Здесь, на этой длинной прямой аллее, была какая-то удивительная тишина. Старики шли неторопливо, уверенно и молча. Он немного по-стариковски шаркал подошвами, спутница сохранила еще легкость женской походки.
Солнце спускалось к закату. Оно светило сквозь негустую листву кустарников и деревьев. Косые, тонкие, словно натянутые, золотистые нити пересекали аллею. Старики разрывали эту солнечную паутину, и на их строгих черных костюмах она причудливо трепетала светлыми играющими лучиками.
В самом конце аллеи пара свернула налево и остановилась около могилы с черным скромным памятником. Осенью завалило могилу ворохами желтых листьев, обломанными веточками, всяким сором. Все это от времени истлело, почернело, слежалось.
Старики начали приводить в порядок могилу. Скоро она, освобожденная от мертвого праха листвы, сучьев и веток, утратила свой унылый, заброшенный вид. Повсюду выступила зеленая щетинка молодой травы, свежая, яркая, сочная. Небольшой куст жасмина, посаженный у обочины, еще не зацвел, но цветение его уже приближалось. На фоне очищенной, зазеленевшей могилы и он стал наряднее.
Старик согнал с жасмина паука и разрушил его гнездо.
Женщина улыбнулась, открыла ридикюль и подала старику фланелевую тряпочку. Он стал протирать памятник, и скоро камень заблестел, обновился.
Женщина разложила вперемежку лиловую и белую сирень у подножия памятника. И этот маленький холм земли, согретый теплой человеческой заботой, перестал казаться грустным и одиноким.
Солнце потухло. И почти тотчас повеяло острым холодком, из кустарников наплыла резкая волна сырости.
-- Пойдем, -- сказал старик, поправляя на шее пушистый серый шарф, --пора, мы навестили нашего друга.
Старики сделали несколько шагов и вдруг замерли на месте, улыбаясь друг другу. Где-то вблизи щелкнул соловей, вспорхнул, перелетел дальше и опять повторил начало своей вечерней песни.
-- Здесь ему никто не мешает. -- сказал старик.
Пока оии шля обратно, соловей точно провожал их, щелкая то с одной стороны аллеи, то с другой. Он перестал, когда пара приблизилась к Можайскому шоссе, и опять все кругом загремело, загрохотало.
В воротах старики переждали несколько проносившихся грузовиков и потом торопливо пересекли улицу. Старики эти были -- знаменитый художник Михаил Васильевич Нестеров с женой. Они тридцать восемь лет подряд приходят на могилу своего покойного друга Исаака Ильича Левитана.
СЕМЬЯ
В прошлом веке жил мещанин Кейданского общества Ковенской губернии Илья Левитан. Сын раввина, сам учившийся в раввинском училище, он не оправдал "надежд своих отцов" и не добился видного положения в еврейской общине. Кассир и контролер на западных железных дорогах, он переезжал со станции на станцию, куда переводили его по службе. В 1861 году Илья Левитан служил в Вержболове. В соседнем местечке Кибарты родился второй его сын Исаак. Старший был -- Авель, впоследствии называвший себя Адольфом.
Илью Левитана не удовлетворяла скромная судьба маленького служащего. Человек большой энергии и настойчивости, он старался выбиться "в люди". Талмудистской мудрости, усвоенной в раввинском училище, явно недоставало для этого. Илья Левитан переменил профессию. На подготовку ушли годы. Трудился Илья Левитан урывками, какие оставались от железнодорожной службы. Он настолько овладел французским и немецким языками, что, когда по заказу русского правительства около Ковно через Неман одна французская компания строила железнодорожный мост, Левитан был переводчиком на работах. Здесь же, в Ковно, он занимался преподаванием языков. Получал гроши, и семья перебивалась с трудом. В поисках лучшего заработка и подходящей службы Левитан перебрался в Москву. Здесь не повезло ему, как и на родине. Никакой постоянной должности он не получил. Пришлось кое-как жить уроками, околачивая пороги богатых еврейских домов. Семья ютилась в тесной маленькой квартирке, где-то на четвертом этаже неприветливого купеческого сооружения вблизи окраины. Дети не посещали школы. Левитан был не в состоянии платить за них и учил сам.
Скоро по переезде в Москву на голову неудачника обрушилась еще более тяжкая беда: умерла мать его четверых детей, Через два года после несчастья на одной неделе заразились брюшным тифом отец и сын Исаак. Какие-то сердобольные люди отвезли их в разные московские больницы. Вернулся домой один Исаак: отец скончался на больничной койке. Тогда пришел настоящий голод. Как выжила эта семья, состоявшая из малолетних ребятишек и оставленная без всяких средств, никому не известно.
Детство великого художника Исаака Ильича Левитана окружает тайна. Он не захотел открыть ее ни самым близким друзьям своим, ни даже любимой женщине. Когда наступила пора понятного в людях любопытства к замечательному человеку, он на все осторожные и неосторожные расспросы о его прошлом ответил молчанием. Он хмурился и печально отводил глаза в сторону. Всю жизнь не проронил слова о детских годах, и неудачник-художник Авель Ильич Левитан, недавно умерший. Авель дожил до глубокой старости. Он понимал, какое место занял его брат в русском искусстве, как дорого знать все о великом пейзажисте, и, однако, старший Левитан безмолвствовал. Как будто между братьями был уговор унести в могилу тяжелые и безотрадные воспоминания. Не дошло до нас даже имени матери художника. Он никогда не назвал его. Лишь однажды он глухо сказал Марии Павловне Чеховой, сестре писателя, что, будучи ребенком, сильно бедствовал. По-видимому, не одна бедность причина резкого недружелюбия Левитана к своему прошлому.
Дети умеют быть счастливыми в подвалах и трущобах. Должно быть, мучило еще другое, воспоминания о чем не мог переносить художник, даже далеко отойдя от неприятного. Достоверно одно -- детство, отрочество и юность Левитана прошли безрадостно. Он много голодал, испытал всю горечь бедности и унижений. Это подломило его здоровье.
Художественные склонности в Левитане проснулись рано. Они были и у старшего брата -- Авеля. Мальчики рисовали вместе. Когда осенью 1873 года двенадцатилетний Левитан подал прошение в московскую Школу живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой и был принят, Авель уже учился там.
Исаак пришел с твердым намерением стать пейзажистом. Ребенок сделал выбор, который часто мучительно и трудно, полные сомнений и тревог, делают только взрослые художники. Любовь к природе, безудержная и страстная, овладела мальчиком, едва он приблизился к школьному возрасту. Маленький Левитан скучал в зимнюю пору. Снег тяготил его. В годы возмужалости художник не только сохранил
в неприкосновенности это чувство, но оно стало острее. Зимний холод угнетал Левитана. Под снегом умирала земля, останавливались живые воды ручейков, черной щетиной стояли молчаливые кустарники и перелески. Художник почти не писал зимних мотивов: как будто руки у него замерзали и не могли держать кистей.
Убогая квартира в четвертом этаже под крышей обладала одним преимуществом перед квартирами нижних жильцов. Отсюда, с вышины, закат горел дольше, разливался шире и глубже. Мальчик Левитан, забравшись на подоконник, часами не сводил глаз с этой великолепной, величественной картины. Он переживал волнение, непонятное окружающим. Пламя затухало. Мальчик поднимался на подоконнике во весь рост, чтобы еще раз заглянуть уже почти за горизонт, на последнюю полоску перистой вечерней зари.