Левитан год от году, чем становился совершеннее, работал медленнее. Он подолгу не снимал с мольберта новой вещи, прежде чем она не удовлетворяла его вполне. Передвижники часто обвиняли художника в "незаконченности" пейзажей. Передвижники возвращали Левитану некоторые произведения, не допуская их на выставки. "Незаконченность" была кажущейся. Левитан в картине стремился к обобщению, к гармонии всего. Отдельные подробности пейзажа могли и не выписываться до той "окончательности", по слову И. Н. Крамского, какая требовалась по взглядам на пейзаж передвижников. Редкий из них понимал, что проще отделать каждую деталь, чем выразить обобщенное.
Исаак Ильич "делал" свои вещи трудно, и бессолнечная зима стоила ему дорого. Антон Павлович Чехов приносил заказы на рисунки из сатирических и юмористических журналов "Стрекоза", "Будильник", "Зритель". Левитан был блестящим рисовальщиком. Ему охотно давали работу. Антон Павлович придумывал тексты под рисунками и самые темы их. В веселую минуту он позировал для рисунков Левитана и брата. Впоследствии Левитан написал хороший и сердечный портрет Антона Павловича. Чехову платили в журналах копейки за рассказы, еще меньше -- художникам.
Исаак Ильич трудился, как поденщик, и не мог прокормиться. В поисках заработка он принял заказ написать этюд Москвы-реки с замерзшими в ней баржами у Краснохолмского моста. Левитан писал в сильные морозы, на ветру, плохо одетый и простудился. Болезнь нашла слабое место: с воспалением надкостницы художника уложили в лечебницу Кни. Потом близкие друзья перевезли его в номера "Англии". Художники Степанов, Нестеров, архитектор Шехтель, братья Чеховы попеременно дежурили у постели больного. Терпеливого и гордого Левитана болезнь сломила. Он громко стонал от невыносимой боли и оправдывался перед товарищами в своей слабости.
Когда Исаак Ильич поднялся, ему не на что было купить хлеба. Давно было занято-перезанято у всех. Шатающийся после болезни художник пошел в один богатый дом, где раз в неделю по четвергам принимали художников, писателей, актеров. Левитан пользовался особыми милостям" хозяйки. Его допускали в "салон" среди немногих гостей, еще не успевших стать знаменитыми.
Был только вторник, и неурочное появление художника к обеду удивило. Но он принес несколько этюдов, как будто желая узнать мнение о них хозяйки. Польщенная любительница искусств вещей не купила, но Левитана из вежливости оставили "откушать".
Исаак Ильич протянул кое-как с неделю. Работа не ладилась. Художник явился на аукцион Общества любителей художеств с недоконченными вещами. Кроме выставок и частной продажи с рук, только здесь могли сбыть нуждающиеся художники свои произведения, сбыть за бесценок, при удаче -- скоро, и Левитан рассчитывал на быстроту. Исаак Ильич приходил ежедневно справляться. Но вещи залежались. День на пятый художник покраснел и опустил глаза. Над частым посетителем улыбнулась молоденькая девчонка, дававшая справки.
На Арбате жил учитель рисования Ревуцкий. Левитан уныло пошел к нему, в ту отвратительную по воспоминаниям квартиру, которую приходилось посещать в самые безвыходные дни своей школьной жизни. Ревуцкий поденно нанимал молодых художников, задавая им тему картины. Делец пользовался большой известностью в мещанских и обывательских кругах, сбывая им дешевый товар. Поденщик-художник заканчивал свой безрадостный труд. Ревуцкий расплачивался, подписывал своим именем картины и отправлялся по невзыскательным клиентам. Вещи Ревуцкого висели во многих купеческих особняках, по трактирам, даже в борделях.
Левитан не работал у Ревуцкого уже больше двух лет. Упитанное сладкое лицо мошенника самодовольно засияло при виде знакомого художника, об успехах которого он знал из газет.
-- А-а-а, -- протянул он насмешливо, -- я думал, вы забыли, в каком арбатском переулке проживает некто, спасающий художников от голодной смерти... Москва, ведь она неприветливая, черствая, скопидомная... Один Ревуцкий готов служить искусству.
-- Давайте тему, -- перебил его Левитан.
-- Ах, что вы! -- выкрикнул Ревуцкий манерно. -- Ах, посмею ли признанному мастеру докучать подсказками! Да и подойдете ли вы теперь к моему ателье? Не знаю, не знаю... У вас свои почитатели, у нас, бедных, тоже свои... Впрочем... раздевайтесь... Предупреждаю; плата у меня та же. Может быть, вы задорожитесь? Вы же на пороге к знаменитости... А знаменитость, это значит куши, кушики, кушищи...
Левитан сказал резко и прямо:
-- Платите - что хотите. Тему?
Он торопливо скинул свое пальто, размотал шарф с шеи и начал тереть руки, разогревая их с мороза. Ревуцкий задумался, поднял глаза на старинную хрустальную люстру и кстати оправил на ней одну висюльку, выбившуюся из ряда. Исаак Ильич невольно подумал, что, наверно, чьими-то слезами облита эта люстра, попавшая от разорившегося человека в грязное гнездо хищника.
-- Слушайте, -- приказал Ревуцкий, -- речка, на бережку домик, вокруг домика плетень, развешано разноцветное белье, сушится на солнышке, кругом лес... Ах да, по воде плывет лебедь с лебедятами. Это ходкий мотивчик у моих покупателей. Старушка с корзинкой идет по грибы от домика. За углом его, в кустах, молодая красавица обнимает и целует молодого человека, подстриженного горшочком... Понимаете, купеческий признак, домостройчик, намек-с на сословие... Нанимаю на три дня. Размер -- аршин с четвертью на три четверги. Да, да... Небо делайте фиолетовое, воду темную, у девицы-красавицы пышные груди, каравайчиками, чтобы из-под кофточки выпирали. Прошу к мольберту. Эй, Степка, -- крикнул он прислуживающему в мастерской рыжему веснушчатому парню, -- принеси господину Левитану из кладовой подрамник с натянутым холстом. Да осторожнее, гляди, дуралей, не продави холст лапой, как с тобой это бывает.
В конце третьего дня Левитан закончил картину. По привычке он чуть не подписал ее и, морщась, остановился. Заказчик мельком взглянул, стал искать свою кисть и недовольно забормотал:
-- Какая несмелая рука! Никакого размаха! Вы раньше писали более подходяще. Вот я сейчас "пройдусь" по ней и все заиграет. Смотрите, молодой человек, что значит опытность.
Левитан не смотрел, испытывая страшную тоску и отвращение к развязному нанимателю. Художник невольно вспомнил продающего картины на Сухаревском рынке Саврасова. Сначала учитель, теперь ученик. Левитан получил деньги и опрометью бросился на улицу.
Он убежал не простившись, чего не следовало делать. Ревуцкий не забыл этого. Он любил почтительность. Когда нужда снова привела Исаака Ильича в знакомый переулок на Арбате, Ревуцкий сначала не узнал Левитана, потом попросил прийти завтра, на следующий день повторилось то же, и только пятый скромный визит удовлетворил прощелыгу.
-- А что бы вы делали без меня, господа начинающие художники? --спросил этот нагло прищурившийся человек. -- Я настоящий меценат, а не какие-нибудь там Третьяковы... Я даю работу каждому, кто хоть сколько-нибудь марать умеет. Попробуйте, господин Левитан, c картинкой прогуляться в Лаврушинский переулок. Знаете, как Третьяков составляет галерею? По с-п-и-с-к-а-м... Умные советчики угодных им художников переписали столбиком, в алфавитном порядке. Третьяков заглянет в эти святцы, вас там нет, ну, значит, не висеть вам в галерее, нос не дорос, приходите с бородкой, с чином, с газетными вырезками в карманах. А я... да я с улицы любого пущу и дам хлеба ковригу. Пишите-ка вы сегодня лунную ночь. Сад. В зелени павильон. Пустите какую-нибудь китайскую чертовщину для красоты. Над прудом скамья. На ней сидит барыня в белом платье, собачка рядом, на коленях возле скамьи стоит молодой стрекулист, умоляюще протягивает к барыне руки, а она собачку кормят сахаром... Ага! Какова темка? Умеет Ревуцкий фантазировать?
-- Я согласен на любой сюжет, -- поспешил сказать Левитан, заметив недовольство на лице заказчика.
-- Ах вы... неловкий! -- воскликнул Ревуцкий. -- Да вещицу такую с руками оторвет
покупатель! Он ведь любит лунные ночи, любовные сцены, холодную барыню... Он ведь понимает, что холод-то напускной... Под платьицем-то все горит... Ночью пришла.., Павильон сзади... Дверка туда гостеприимно отворена... Пожалуйте, милости просим...