Вскоре после того, как все это со мной случилось, я побежал к Клинию, сел рядом с ним, обнял его и сказал:
— Клиний, я, кажется, наказан за свои шутки. Я тоже стал рабом.
Клиний захлопал в ладоши, засмеялся и поцеловал мое измученное любовной бессонницей лицо.
— Ты любишь, ты любишь по-настоящему! — восклицал он. — Я вижу это по твоим глазам.
Не успел он сказать это, как вбегает Харикл (так звали его возлюбленного).
— Я погиб, Клиний, — говорит он, объятый тревогой.
Клиний застонал и, словно от ответа мальчика зависело его жизнь, стал просить:
— Я умру, если ты будешь молчать! Что за беда случилась с тобой? С кем надо сразиться?
— Отец, — отвечает Харикл, — задумал женить меня. Причем он прочит мне в жены уродку, таким образом суля мне двойное зло. Ведь жена — сама по себе уже зло, даже если она красива, а уродливая жена это зло вдвойне. Но отец спешит породниться с ней, чтобы таким образом получить богатство. И я, несчастный, должен жениться на ее деньгах, продают меня в рабство.
VIII
Когда Клиний услышал это, вся краска сошла с его лица. Он принялся отговаривать мальчика от вступления в брак и при этом осыпал бранью весь женский род.
— Отец понуждает тебя уже вступить в брак. В чем же ты провинился, чтобы надевать на тебя эти оковы? Разве ты не знаешь, что сказал по этому поводу Зевс?
Зло подарю я им вместо огня, и они забавляться[8]
Будут им, сколько хотят, своим собственным горем довольны.
Такую радость приносят женщины, они по природе своей сродни Сиренам,[9] которые убивают своей сладостной песнью. О размерах этого несчастья можно судить даже по приготовлениям к браку. Флейты вопят, ворота лязгают, пылают факелы. Наблюдая всю эту суматоху, любой скажет: «Как видно, вступление в брак — это большое несчастье, похоже, что человека отправляют на войну».
Если бы ты не был достаточно образован, ты бы мог еще не знать всех злодейств, которые совершили женщины; но ты ведь и другим можешь рассказать о тех ролях, которые они играют на сцене жизни: вспомни только ожерелье Эрифилы,[10] пир Филомелы,[11] клевету Сфенебеи,[12] воровство Аэропы,[13] убийство Прокны.[14] Когда Агамемнон томился по красоте Хрисеиды, он нагнал на Элладу чуму; Ахиллес, томясь по красе Брисеиды, причинил себе горе; у Кандавла[15] была красавица жена, но она его убила.
Огонь брака Елены спалил Трою. А скольких женихов отправила на тот свет благонравная Пенелопа? Федра убила Ипполита, потому что любила его, а Клитемнестра убила Агамемнона, потому что не любила его. О женщины, способные на все! Они любят и убивают, они не любят, и тоже убивают! Подумать только, что суждено было погибнуть Агамемнону, чья красота была подобна красоте небожителей!
Зевсу, метателю грома, головой и очами подобный…
И такую голову, о Зевс, отсекла женщина![16]
Все это зло творили женщины, чья красота умеряла причиняемое ими горе.
Ведь красота такова, что несет в себе самой утешение и даже в несчастье делает нас счастливыми. Если же женщина, как ты говоришь, к тому же не обладает красотой, то она сулит двойную беду. Нет человека, который способен вынести ее, а такой прекрасный юноша, как ты, нипочем с ней не справится. Харикл, я умоляю тебя, ради всех богов, не превращайся в раба, не губи раньше времени цветок твоей юности. Ведь, кроме всего прочего, в браке заложено еще одно зло: он иссушает силы и красоту. Молю, Харикл, не дай погубить себя. Ты не должен разрешить безобразному садовнику срезать прекрасную розу.
— На то воля богов и моя, — ответил Харикл, — ведь у меня еще есть время, до свадьбы осталось несколько дней, а бывает и так, что одна-единственная ночь поворачивает ход событий. А сейчас я пойду, потому что мне очень хочется покататься верхом. Я ведь еще не ездил на том прекрасном коне, которого ты мне подарил. Может быть, верховая езда отвлечет меня от мыслей о надвигающемся несчастье.
С этими словами Харикл ушел. Мы не знали, что больше не увидим его, потому что ему суждено было оседлать коня в первый и последний раз.
IX
Мы остались вдвоем с Клинием, я принялся рассказывать ему обо всем, что со мной случилось, как я увидел Левкиппу, и как я страдал, как мы обедали, какова ее красота. Уже заканчивая свой рассказ, я почувствовал, что легко могу стать предметом насмешек.
— Клиний, — воскликнул я, — нет у меня сил переносить эту муку. Эрот нисколько не щадит меня, он не дает мне и ночью сомкнуть глаз: везде мне мерещится Левкиппа. Ни с кем еще не случалось подобного несчастья, горе неразлучно живет со мной!