— Офигенный из тебя учитель, — холодно говорит он, пытаясь оттереть тряпкой сгустки непонятно чего.
— Ученик из тебя не лучше, — парирую, со страхом наблюдая за ним. Мародер шипит, когда понимает, что оттереть остатки зелья не получается даже палочкой, а на месте пятен медленно начинают появляться дырки, отчего ему приходится снять рубашку и остаться в одной майке, которая фантастически обтягивает его торс. Я отворачиваюсь и закусываю губу в смятении, ведь из-за ежедневных тренировок по квиддичу фигура у него фееричная. Стараясь как можно меньше думать об этом факте, я палочкой переношу расплавленный котел в мусорку, а пустые склянки в шкаф с ингредиентами. Когда работа была практически закончена, и мне оставалось лишь найти способ отлепить остатки зелья от стенки, я почувствовала его взгляд. Резко обернувшись, я по привычке вжалась в стену, гадая над тем, что же ждет меня дальше. Только он не спешил, стоял, скрестив руки, и внимательно что-то разглядывал в моих глазах. Он стоял и наблюдал, а я падала. Падала от безразличия в этих карамельных глаз, падала от непонимания, почему же я? Почему не Катрин Маркиз, идеальная игрушка ведь, по сути? Почему он общается с ней, да даже со всеми, не как со своею собственностью, а как действительно с людьми. Неужели я настолько жалкая?
— Когда следующее занятие? — вдруг спрашивает он, и опускает взгляд на свои руки. Странно, я полагала, что после такого Джеймс навряд ли согласиться заниматься со мной. Но, по-видимому, все же ошиблась на его счет, место в аврорате ему намного важнее симпатий и антипатий.
— Может…завтра? — Этот разговор можно вполне назвать обычным, но это в новинку для меня. Поттер не кривится, не издевается, а общается со мной, как со старым добрым другом и, наверное, он тоже это понимает, поэтому резко щурит глаза и смотрит в упор. Его бледные губы чуть приоткрыты, и Джеймс явно собирался ответить, как дверь резко отпирается. Мой взгляд неохотно отрывается от парня и переходит на вошедших, правда, губы тотчас кривится и поразительно было то, что у Поттера была точно такая же реакция. В дверном проеме стоит Катрин Маркиз, надменно вскинув плечи и выпятив грудь. На ней короткая красная юбка, которая абсолютно невыгодно подчеркивает все недостатки ее фигуры, а наспех накрашенные чуть фиолетовые губы сложены в «уточку» и выглядит это настолько вульгарно, что к горлу подступает тошнота. Позади нее на пороге топчется Хелен, и по глупому выражению ее лица трудно понять, что они вообще здесь забыли. Катрин Маркиз кидает на меня угрожающий взгляд и идет вперед, к Джеймсу. Катрин Маркиз странно покачивает бедрами при ходьбе и кривит плечами. Катрин Маркиз чертова шлюха, но у нее есть все, о чем я только могла лишь мечтать.
— Дже-еймс, — противно тянет она, и ее писклявый голос взлетает вверх. Катрин подходит к Поттеру, у которого на лице ровно ни одной эмоции, отчего кажется, что ему абсолютно безразлично происходящее. Маркиз садится на парту, перекинув ногу на ногу, и усмехается так слащаво, что хочется взвыть. И самое противно, самое ужасное то, что он улыбается ей в ответ. Улыбается так, как никогда не улыбался мне, но только знаете, когда он такой счастливый и радостный, мой мир переворачивается, крутится так быстро, что я не могу даже дышать. И это неважно, что улыбка его вовсе не для меня. Неважно, что он улыбается этой капризной Маркиз, главное то, что он счастлив. Даже если это счастье всего лишь блеф. — Пойдем на улицу? Там такая хорошая погода…к тому же, последние теплые деньки сентября. Нельзя же упустить такой шанс!
Мародер снисходительно кивает головой, слегка прикрыв глаза. Катрин радостно хлопает в ладоши, а потом кидает на меня такой взгляд, который так и кричит: «Неудачница». Я тяжело вздыхаю, с завистью наблюдая за тем, как она, касаясь его руки, уводит прочь из пыльного класса, оставляя меня в груде неиспользованных пергаментов, в разбитых склянках и одиночестве. На пороге Маркиз пихает Хелен в сторону и бросает быстрый взгляд на меня, давая понять своей подруге, чтобы она мне помогла. Каркор обиженно закусывает губу, и с некой долей ненависти смотрит им в след. Хелен молчит и старательно вычищает стены от зелья, а затем так же тихо вытирает пыльные склянки в шкафу. У девушки на лице целая куча эмоций, а вечно глуповатый взгляд постепенно обретает смысл. Она смотрит на пергаменты задумчивым взглядом бледно-зеленых глаз, а руки у нее, как ненужные веревки, болтающиеся просто так. Смотря на такую обновленную Хелен, я прихожу к выводу, что Катрин попросту убивает в ней особенности, а это вечно глуповатое выражение лица, словно защита от посторонних. Ее блондинистые волосы непривычно скомканы и небрежно зачесаны назад, она прислоняется к парте, тяжело вздыхая, из-за чего челка слегка отлетает вперед. Каркор забавно косит свои глаза и смотрит куда угодно, лишь бы не на меня. Жалость сжимает мое сердце и мне почему-то становится так жаль ее, что хочется подойти и обнять. Но только мое хладнокровное выражение лица никуда не исчезает, а взгляд становится еще более тяжелым, нежели раньше.
— Ты…ты можешь не смотреть на меня так? — тихо интересуется она, несмело поднимая свои глаза и тут же пряча их. Она неуютно горбится, захлопывая двери шкафа и присаживаясь обратно на свое место. А затем, девушка выжидающе смотрит на меня, словно мне есть что ей сказать. А на самом деле, в моих устах застыло столько слов, да только тебе вряд ли будет интересно. Малышка Хелен Каркор, убивающая в себе индивидуальность, вряд ли захочет слушать все накипевшее во мне. Она такая же жалкая, как и я, но это не означает, что мы похожи. Хелен — гонится за призрачным авторитетом и признанием, ради популярности и общественного одобрения Каркор губит себя, и это выглядит омерзительно. — Я знаю, о чем ты думаешь сейчас. Считаешь, что я слишком слаба?
— Да, — иногда я готова убить себя за привычку говорить то, о чем думаю. Мои мысли — это мое кладбище, это мой порок, это мое главное страдание. Мысли такие вязкие и заполняющие, что губят меня. А заполнять есть что, на самом деле. Когда внутри пустота и ничто не колышет, казалось, замерзшую душу, мысли являются неким наркотиком, чью дозу можно употреблять постоянно. Полагаю, бесконечные оптимисты и любители жизни, слушая меня, хотят плюнуть мне в лицо и закричать, что нельзя жить прошлым. Они считают, что я хочу умереть из дерьмового детства или прочей херни, да только они — неописуемо наивны. Люди прыгают из окон не из-за того, что с ними произошло, они прыгают из-за вечной тоски, которая окутала их сознание. А эти веселые люди живут своими надеждами на счастливое будущее, а что, если его нет? Что, если все рушится, ломается, катится к чертям? Что мне делать тогда? О, вы, может, скажете, что это не так и, что все рано или поздно образуется, главное только подождать. Но терпение не железное, а перед глазами один мрак. И кажется, что он уже внутри тебя.
— Мы все такие, какие есть не по собственному желанию, — отвечает Хелен после минутного молчания и тривиального обдумывания ответа. Она откидывает ненужную прядь волос и печально смотрит на меня. — Катрин же не такая, как ты думаешь, — Каркор передергивает плечами и сжимает руку в кулак. — Она…хорошая, но стервозная. Однако, я не виню ее в этом. У нее, знаешь ли, большая трагедия в семье.
Девушка покачивает головой, а я понимаю, что действительно многого не знаю о самоуверенной Катрин Маркиз. Кто знает, что сделало ее такой? Ведь в конце-то концов, Хелен права и мы такие не по собственному желанию. Но значит ли это, что мне жаль ее? Нет, в жалости нет ничего святого, а ее действие пагубно влияет на человека, а это лишь значит то, что надо уметь справляться с прошлым. Каким бы тяжелым оно не было. И вот сейчас вы наверняка думаете, что я лицемерка, которая говорит одно, а совершает другое, но только взгляните правде в глаза, все мы и весь этот гребаный мир — одно сплошное и вопиющее вранье. На моем лице ничего не дрогнуло, что не скрывается от глаза Каркор. Она облизывает губу и в ее глазах читается, что Хелен хочет все рассказать, хочет поразить меня очередной сопливой историей. Только ей невдомек, что все в этом мире давно мне безразлично, а умение удивляться пропало еще тогда, когда ко мне в рот попала цветная пилюля.