Я удивленно нахмурилась и не сразу поняла, о чем девушка меня спрашивает. Только потом до меня дошло, что все дело в выражение моего лица, которое было извечно хмурым и задумчивым. В детстве отец часто шутил по этому поводу, говорил, что так в меня никто не влюбится. Ну что же, дайте подумать:мне семнадцать и у меня никогда не было парня, никто не дарил мне Валентинок и только отчаянные чудаки приглашали на прогулку. Да вы, папочка, экстрасенс.
— Ничего, — просто отвечаю я, пожав плечами и устремив свой взгляд на небо. Серые тучи расположились по всему небосводу и, казалось, что скоро так и хлынет дождь, который снесет все на своем пути. Такое мрачное оно всегда нравилось мне больше обычного солнца и тепла. Тучи поднимали мне настроение, потому что думалось, что не одна я такая унылая. Марлин вздохнула и, проследив за моим взглядом, тоже посмотрела на небо. Трудно было сказать, о чем она думает, но мечтательный взгляд говорил о том, что ей тоже нравится вот так вот просто сидеть на лавочке и смотреть на тучи. В этот момент мне отчаянно захотелось узнать, а какую же историю скрывает Марлин. Что сделало из нее бойкую и сильную девушку? Как получается у нее всегда оставаться такой непоколебимой? Немного покачав головой, я нерешительно открываю рот и вопрос, который хотелось задать уже очень давно, невольно слетает с уст. — Что…что там с Поттерами?
— Пока ничего неизвестно, — Марлин удивленно смотрит и в ее глазах так и читается немой вопрос, почему мне это интересно, если я не дружу с ними? Грусть обволакивает мое сердце, а перед глазами вновь всплывает лицо Джеймса. Он такой молодой, а уже судьбой уготовано потерять своих родителей. Такой удар не каждый выдержит, но Поттер же сильный, верно? Он справится. У него есть потрясающие друзья, о которых мне остается только мечтать, я уверена, что весь факультет будет сочувствовать его горю, да и к тому же у него такая «потрясающая» девушка. Когда я умирала от боли в одиночестве, Джеймс будет переживать ее вместе с кем-то. И это поможет, а если даже и нет, то пускай он срывает свою боль на мне. Пускай Мародер будет мучить меня, унижать. Пускай, я готова. Потому что любовь, иногда, заставляет нас совершать поступки, которые от нас меньше всего ожидают. — Пойдем, что ли, домой? — поежившись, вопрошает МакКиннон, переводя свои глаза на меня. Ее взор сейчас похож на спокойное ночное море, когда маленькие волны умиротворенно качаются взад-вперед, убаюкивая все на свете. Я опускаю глаза, и в голову так не вовремя приходят воспоминания тех славных времен, когда я со всей своей счастливой семьей ездила на море. Когда мы беззаботно играли в догонялки, топили друг друга и брызгались соленой водой до самого вечера, пока прохладный ветерок гусеницей не оставался на коже. В те далекие счастливые времена улыбка не слетала с губ, а глаза смотрели на мир широко и открыто. Так почему же потом все стало так, как есть сейчас? За что мне это наказание? За что наказали двенадцатилетнюю Катрин Маркиз, которая в те годы была милейшим человеком на свете? Почему мы должны терпеть удар за ударом, почему должна выпрямлять плечи и идти дальше? Я уже не хочу, не хочу никуда идти, не хочу ни к чему стремиться. Будущие, отныне, страшное, темное пятно, которое пугает так сильно, что сердце сжимается от боли. Я поднимаюсь со своего места и жестом указываю на проселочную дорогу, которая ведет обратно в Хогвартс. Обратно в мою старую тюрьму, которая оказалась еще хуже, нежели психиатрическая больница. Ведь, если в больнице я рано или поздно сошла бы с ума, то в школе я буду медленно умирать и понимать это. Добивать себя мыслями и губящим одиночеством.
МакКиннон бодро вскакивает с места и начинает болтать. Она рассказывает мне о веселых приключениях Мародеров, о том, какие они все-таки потрясающие, а мне хочется утопиться в собственных слезах. Она говорит, что очень рада, что они приняли ее в свою компанию и что у нее такие потрясающие друзья, а мне кажется, что кто-то перекрыл мне весь кислород. Марлин беззаботно смотрит вперед, а я смотрю исключительно под ноги, потому что смотреть в ее глаза нет ни сил, ни желания, ведь в них одно сплошное веселье. Только вот я знаю, что глубоко внутри она умирает точно так же, как я. МаКкиннон страдает, но она слишком сильна, чтобы показывать это. На мои плечи падают первые холодные капли дождя, а сентябрьское небо теперь похоже на тот самый убийственный цвет, в который окрашена вся моя жизнь. Невольно вспомнив слова Катрин, которая говорила про теплые деньки, я понимаю, что Джеймс уже наверняка там, в замке. Он, скорее всего, сидит в кресле и смотрит в окно своим безразличным взглядом и думает о чем-то своем. А может, он вместе с компанией Гриффиндорцев вальяжно раскинулся на диване и играет в очередную карточную игру на деньги. Старосты опять будут кричать на него и Сириуса, что курить в башне нельзя, а они, словно назло, будут вытирать бычки о бархат дорогих подушек. У них на лицах будут привычные лукавые ухмылки, а глаза будут замершими, как луга зимой. Джеймс Поттер будет веселиться, смеяться до одури и никогда — понимаете? — никогда не будет вспоминать обо мне. Глаза на секунду закрываются, дабы не расплакаться прямо здесь, рядом с МакКиннон, а до главных дверей школы остаются считанные метры. Когда я вновь окидываю взглядом весь этот чертов мир, я замечаю, что где-то вдали выглядывает солнышко, а Марлин уже прилично отошла от меня, по-прежнему размахивая руками и говоря о чем-то. И самое главное, самое обидное, что в этот момент я не испытываю ничего. Мое сердце не бьется, его удары почти не слышны, а глубоко внутри нет ни малейшего отголоска какой-либо нормальной человеческой эмоции.
Я догнала МакКиннон, и мы обе заходим в красиво расписанную металлическую дверь и идем дальше. Она, как всегда, всем улыбающаяся и оживленная, а я хмурая и сосредоточенная. Марлин здоровается со всеми подряд и так искренне интересуется их делами, что мне становится не по себе, ведь я никого почти не знаю в этой школе. Наконец, когда девушке уже наскучил обмен любезностями, мы доходим до гостиной, и я ощущаю какое-то странное чувство тревоги прежде, чем потрет открывается и пропускает нас. В главной комнате стоит неприличная тишина. Дети не бегают туда-сюда, ребята чуть постарше не смеются на всю башню и в воздухе такой запах. Запах вселенского горя. До Марлин первой доходит понимание того, что же случилось. Она кидается к Джеймсу, который, сгорбившись, сидит на диване. Рядом с ним сидит Сириус и у него на лице впервые такая боль, что хочется стереть ее полностью. Питер сидит рядом и смотрит на друзей с грустью, которая так обволокла его серые глаза, что он становится не похожим на себя. Римус стоит за диваном, его рука покоиться на плече Поттера, а лицо сосредоточенно смотрит на огонь. Гриффиндорцы стоят чуть поодаль и ничего не говорят, изредка покачивая головами, и в их лицах читается львиная доля сочувствия. И только я одна стою и не могу пошевелиться, не могу подойти к Джеймс, чье лицо спрятано за его же руками. Я не могу сделать ничего, и впервые моя же беспомощность раздражает так сильно, что я хочу закричать.
Марлин садится рядом и смотрит на меня, визуально спрашивая, что ей делать. А я не знаю, МакКиннон. Ничего не знаю, а внутри все так ноет от боли, что меня трясет, и для меня остается загадкой тот факт, как я еще стою на ногах. Марлин тихо что-то говорит ему на ухо, отчего он слегка выпрямляется и поднимает свой взгляд. У него на лице бездушное безразличие, а губы сжаты так сильно, что из-за их бледности они перестают быть видимыми для окружающих. В его глазах ярость плешется с болью, а руки сжаты в кулаки. Джеймс Поттер смотрит мне в глаза и ожидает чего-то. Он смотрит, а я прислоняюсь к стене в надежде раствориться в ней. Мне кажется, что он хочет, чтобы я подошла к нему и стала утешать, говорить очередную успокаивающую ерунду, которая слетала с моих уст, когда он находил меня в пустых классах, но я не могу. Не могу сделать это сейчас, когда в комнате весь Гриффиндор и его друзья на пару. А он все смотрит и смотрит, но в его глазах больше нет безразличия. В них огромная и просто невыносимая боль.