Я сказала:
— Ну конечно, я вас помню. Алджернон Кларенс, правильно?
— Нет, не Алджернон Кларенс. Чарли меня зовут.
— Простите, ошиблась. И какие у вас планы, мистер Феррис? Хотите еще раз потанцевать со мной?
Он хотел, и мы пошли танцевать. Как сказал поэт: «Кто с доблестью дружен, тем повод не нужен, по первому знаку на пушки в атаку» [15]. Если бы к «Гейзенхаймеру» вдруг явился слон и пригласил меня на танец, мне пришлось бы согласиться. А мистер Феррис, нельзя не сказать, танцевал немногим лучше слона. Он был из тех добросовестных, старательных танцоров, одолевших заочный курс из двенадцати уроков.
Вероятно, мне было суждено в тот вечер встретить какого-нибудь провинциала. Бывают весной такие дни, когда провинция подкрадывается ко мне и хватает за горло. Вот и тогда был точно такой день. Утром я встала, выглянула в окно, в лицо мне повеял ветерок и начал нашептывать о курах и свиньях. А когда я вышла на Пятую авеню, там повсюду были цветы. В Центральном парке зеленела травка, распускались листочки и в воздухе что-то такое витало — нет, послушайте, если бы здоровенный полицейский не приглядывал за порядком, я бы бросилась на землю и начала откусывать дерн прямо кусками.
А когда я добралась до «Гейзенхаймера», оркестр играл «Мичиган».
Да уж, выход Чарли подготовили, как для звезды бродвейского шоу. Зрители ждут, просим на сцену!
Что делать, нет на свете полного счастья. Я и забыла, что провинциал, приехавший погостить на недельку, столичнее самого столичного жителя. Мы с Чарли мыслили в совершенно разных плоскостях. Я была в таком настроении, что хотелось поговорить о видах на урожай, а ему — о хористках. Никакого единения душ.
Он сказал:
— Вот это жизнь!
Такие обязательно это говорят, хоть раньше, хоть позже.
— Вы, наверное, часто сюда приходите? — спросил он.
— Довольно часто.
Я не сказала ему, что прихожу сюда каждый вечер, потому что это моя работа. Платные партнерши по танцам у «Гейзенхаймера» не должны афишировать свою профессию, а то начальство опасается, как бы у посетителей не возникло ненужных мыслей, когда ты вечером выиграешь Серебряный кубок в конкурсе «Очарование». О, этот кубок, это такая штука… Я выигрываю его по понедельникам, средам и пятницам, а по вторникам, четвергам и субботам он достается Мейбл Фрэнсис. Конечно, конкурс честный, без всякого подвоха. Кубок получает достойнейшая. Кто угодно может выиграть — только почему-то не выигрывают. Выигрываем мы с Мейбл. Это совпадение ужасно нервирует начальство, и потому они не хотят, чтобы люди знали, что мы здесь работаем. Предпочитают, чтобы мы краснели незаметно.
— Шикарное заведение, — сказал мистер Феррис. — И вообще, Нью-Йорк — шикарное место. Я хотел бы здесь жить.
— А уж мы-то как были бы рады… Отчего же не переезжаете?
— Город что надо! Но ведь папаша умер, аптека теперь на мне, вы же понимаете.
Он так говорил, как будто я обязана была прочитать об этом в газетах.
— Главное, неплохо идет! У меня и идеи, и деловая хватка. Слушайте, а я с прошлого раза женился.
Я сказала:
— Да что вы говорите? Почему же тогда вы танцуете на Бродвее, словно беззаботный холостяк? А жена пока что дома, в медвежьем углу, напевает: «Где гуляет нынче мой красавчик»…
— Не в Медвежьем углу — Эшли, штат Мэн. Я там живу. А жена у меня из Родни… Простите! Кажется, я вам на ногу наступил.
— Это я виновата. Сбилась с такта. И не стыдно вам — оставили жену в одиночестве, сами развлекаетесь в Нью-Йорке… А совесть?
— Так я не оставлял! Она тоже здесь.
— В Нью-Йорке?
— Здесь, в ресторане. Вон она, там, наверху.
Я подняла глаза к галерее. Оттуда на меня с затаенной печалью смотрела молодая женщина. Я еще раньше, когда мы танцевали, обратила на нее внимание, подумала даже, что там случилось. А оказывается, вот что.
— Почему вы с ней не танцуете? — спросила я. — Пусть бы и она повеселилась.
— Да ей весело.
— Как-то непохоже. По-моему, ей тоже хочется сюда, подвигаться под музыку.
— Она почти и не танцует.
— Разве у вас в Эшли не бывает танцев?
— Дома — не то. Для Эшли она танцует неплохо, так ведь здесь не Эшли.
— Понимаю. Ну, вы-то, конечно, совсем другое дело?
Он горделиво усмехнулся:
— Я уже не первый раз в Нью-Йорке.
Вот так бы и загрызла этого олуха деревенского! Он меня просто взбесил. Надо же, стыдится танцевать со своей женой при людях, считает — она недостаточно для него хороша. Усадил ее в креслице, сунул в руки лимонад и велел сидеть смирно, а сам отправился развлекаться. Знал бы кто, что я тогда о нем думала — и под арест могли бы отдать.
15
Строки из стихотворения Альфреда Теннисона «Атака легкой кавалерии», цит. по переводу Юрия Колкера.