Мне было жаль мальчишку. Я ему об этом сказал, этак по-отечески, а он только посмотрел на меня и говорит:
— Спасибо тебе большое, Генри.
Я ему говорю:
— Чему быть, тому не миновать. Может, все и к лучшему. А то в этом вашем Оксфорде разные молодые бездельники с пути собьют, оглянуться не успеешь.
А он мне:
— Если бы вы, Генри, чуть меньше думали обо мне и больше о работе, то, возможно, вон тому джентльмену не пришлось бы в шестнадцатый раз звать официанта.
Я смотрю — точно. И чаевых не получил из-за этого. Видите, чем в нашем жестоком мире оборачивается сочувствие.
Надо вам сказать, Энди быстро показал, что вернулся не стену подпирать. В нашем ресторане был ровно один босс — Энди. Трудновато с непривычки слушаться сопляка, которому в прошлом не раз давал по ушам ради его же пользы; ну да он мне скоро доказал, что, если я постараюсь, у меня получится, вот я и старался. Что касается Жюля и двух парнишек, которых наняли мне в помощь, когда дела пошли в гору, так они готовы были по первому его взгляду кататься по полу и прыгать через обруч. Любил он поставить на своем, наш Энди, и можете мне поверить, в ресторане «У Макфарланда» все делалось, как он скажет.
Только-только все наладилось, вошло в какую-никакую колею, так тут Кэти закусила удила.
Она это сделала очень тихо и неожиданно однажды днем, когда в ресторане были только я, она и Энди. Да они с ним скорее всего меня и не заметили — я присел в уголке отдохнуть и почитать вечернюю газету.
Она сказала, негромко так:
— Ах, Энди.
А он ей:
— Да, дорогая.
Тут я впервые узнал, что между ними что-то намечается.
— Энди, я должна тебе кое-что сказать.
— Что?
Она вроде как замялась.
— Энди, милый, я больше не смогу помогать в ресторане.
Он на нее посмотрел с удивлением.
— Что это значит?
— Я… поступаю в театр.
Тут я отложил газету. Что вы говорите? Я подслушивал? Конечно, я подслушивал! А вы как думаете?
Оттуда, где я сидел, было видно, какое у Энди лицо, и я без всяких объяснений понял, что сейчас начнутся неприятности. Подбородок у него так и выдвинулся вперед. А я забыл вам сказать: старик, бедняга, скончался, может, за полгода до этого, так что Энди стал теперь настоящим хозяином ресторана, а не просто исполняющим обязанности. А значит, он получился вроде как опекун Кэти и мог решать, что ей позволено, а что нет. Я как чувствовал, что не будет у Кэти легкого плавания насчет этого самого театра. Энди театры не жаловал — во всяком случае, не потерпел бы, чтобы его девушка выступала на сцене. А уж если Энди что думал, он так прямо и говорил.
Так прямо и сказал:
— Не бывать этому!
— Не надо вредничать, Энди, милый. Такая редкая возможность! Ну зачем ты так?
— Нет и все. Ты не будешь работать в театре.
— Такой шанс раз в жизни бывает! Я два года этого добивалась!
— Как это — два года добивалась?
Тут все и вышло наружу насчет школы танцев.
Когда Кэти закончила свой рассказ, Энди только выпятил подбородок еще на дюйм.
— Ты не будешь выступать на сцене.
— Такая возможность! Я вчера встретила мистера Мандельбаума, он видел, как я танцую, ему очень понравилось, и он обещал мне сольный номер в своем новом спектакле.
— Ты не будешь выступать на сцене.
Что я всегда повторяю: лучше всего на людей действует такт. Будешь вежливым и тактичным — все будут делать то, что тебе надо, а если ты просто выпячиваешь подбородок и начинаешь командовать, людям становится обидно и они огрызаются в ответ. Я-то отлично знал Кэти. Она бы для Энди все сделала, попроси он по-хорошему, но такого отношения стерпеть никак не могла. Да разве ему объяснишь? Такому, как наш Энди, этого кувалдой в голову не вобьешь.
Кэти прямо так и вспыхнула:
— Нет, буду!
— Ты понимаешь, что это значит?
— Что?
— Конец… всему.
Она заморгала, как будто он ее ударил, а потом вскинула голову.
— Ну и прекрасно, — говорит. — Всего хорошего!
— Всего хорошего! — отвечает Энди, упрямый молодой осел.
Так и разошлись в разные стороны.
Я вообще-то за театральной жизнью особо не слежу, но теперь это уже было, можно сказать, дело семейное, так что я стал проглядывать в газетах заметки о «Цветочнице» — так назывался спектакль, в котором мистер Мандельбаум дал Кэти сольный номер. Пьесу временами ругали, но про Кэти все говорили хорошо. Один даже сказал, что она как глоток холодной воды наутро после попойки — для газетчика это высокая похвала.
Сомневаться не приходилось — она имела успех. Понимаете, Кэти была нечто новенькое, а в Лондоне такое ни за что не оставят без внимания.