Делегитимация «левых ценностей»
В 80-е гг. ХХ в. среди «левых сил» все больше проявлялись расхождения во взглядах по целому ряду принципиальных вопросов, и, прежде всего, по таким, как понимание сущности социализма и способов продвижения к нему. Если в 70-е гг. ХХ в. значительная часть «левых» еще сходились на том, что успешное продвижение могут обеспечить такие меры, как овладение госаппаратом, национализация ключевых отраслей промышленности, планирование и регулирование экономики, то с 80-х гг. ХХ в. даже такой консолидации уже не наблюдалось, а наоборот, все больше прослеживалась эволюция в сторону либеральных установок, теорий «рыночного социализма». Не в последнюю очередь этому способствовал кризис коммунистических режимов и застойные явления в ряде социалистических стран. В конце 80-х гг. ХХ в. «левые» терпели поражение за поражением на парламентских выборах в наиболее крупных странах Европы, что порой побуждало их к дискуссиям о консолидации сил и попыткам разработки общей стратегии, новых экономических концепций, направленных, впрочем, исключительно на поиск наиболее эффективных средств получения реальной политической власти.
Крах «реального социализма» нанес сокрушительный удар по социалистической идеологии в целом: у масс была подорвана вера в опирающиеся на соответствующую систему ценностей постулаты, в борьбу за установление и реализацию социалистического строя как лучшей альтернативы капиталистическому. Расцвет неолиберальной апологетики и проникновение новых идеологических принципов во все сферы общественной жизни способствовали дискредитации «левых взглядов». Распад «реального социализма» и переход к рыночной экономике вынудил реформистские крылья коммунистических партий эволюционировать на социал-демократические позиции и инкорпорироваться в государственные структуры. Достаточно быстро эти партии практически во всех странах Европы стали устойчивой составной частью политической жизни, внутрисистемной, нереволюционной силой. Участвовавшие во власти, эти политические организации перестали стремиться к изменению существующей политической системы, а тем более – к ее ослаблению или разрушению. Фактически, едва ли не все значительные политические партии Европы, стало возможным, пусть и с некоторыми оговорками, относить к либеральным.
К концу ХХ в. теория революции была полностью делегитимирована. Неолиберальные идеологи путем крупномасштабной агитационной кампании начали отождествлять революционные методы с террористическими[39], чем окончательно «упразднили» революционность, к этому времени уже не вписывавшуюся в политическую культуру граждан европейских государств, лидеры которых (в том числе и социалисты) за последние полвека приходили к власти исключительно в результате выборов. Апологетика неолиберализма достигла гипертрофированных масштабов, и крушение «реального социализма» стало трактоваться не как естественный провал необоснованных социальных экспериментов, а как свидетельство утопизма самой социалистической теории, всякая защита которой начала рассматриваться как признак реакционности и отсталости.
Социал-демократическая традиция заимствовала ряд идеологических клише неолиберализма и полностью утратила свое значение реальной оппозиции. Лозунги социал-демократов стали выступать не более чем интерпретацией используемой самой властью ее многослойной политической риторики. Произошел постепенный отказ от самого термина «социализм», который все чаще начинал трактоваться как «смешанная экономика», «развитая антимонополистическая демократия» или «общество благосостояния».[40] Рассматривались антиинфляционные варианты вхождения в рынок, противопоставлявшиеся ультралиберальным реформам и связанные с более низкими социальными издержками, выдвигались модели модернизации либеральной демократии, но о какой-либо альтернативе этой политической системе речи уже не шло. Фактически, в теоретическом отношении, в плане определения методов преобразования социальной действительности «левые силы» оказались в тупике и все больше интегрировались в существующие политические системы.
39
Парадоксально, но политические движения, которые в начале ХХ века (даже некоторыми представителями либеральных сил) трактовались как «антиколониальные», «национально-освободительные» или «партизанские», на рубеже ХХ – ХXI вв. стали однозначно определятся большинством политических партий и организаций (в том числе «левых») как «террористические» и «экстремистские». По этой причине «третий мир» фактически оказался лишен своего основного политического инструмента прошлого. Изначально нетождественные (если не антагонистичные) термины революция и террор усилиями неолибералов стали восприниматься обыденным сознанием как синонимы.