— И как ты оцениваешь их результаты?
— Трудно сказать. Очень трудно. Но, думается мне, работают они неплохо. У них, конечно, тех специалистов, которые есть у нас, нет. Но грамотных диверсантов тоже хватает. Я, собственно, вот для чего тебе это все рассказываю… Вчера я говорил со своим начальником. И мы приняли решение обратиться к руководству с просьбой о том, чтобы всю работу перепоручить нам и органично влить эти группы в нашу операцию.
— Это было бы отлично…
— Это понятно, что было бы отлично. Только вот что… С такой просьбой мы можем идти к руководству только после официального начала второго этапа операции.
— Ну, это как раз понятно. Вы не можете этого сделать сейчас хотя бы по той простой причине, что "ГРУ-шники" о нашей работе пока ничего не знают…
— Именно. А на втором этапе мы их, так или иначе, будем вынуждены задействовать.
— Иван Дмитриевич. Я не знаю, согласится ли на это руководство, но, по крайней мере, скоординировать наши действия с военными нам надо будет обязательно. А то, что же это получится. Группа Одиссея начнет работу, и будет натыкаться на людей ГРУ. Вербовка будет накладываться на вербовку. Провалимся…
— Я это прекрасно понимаю. Так или иначе, сейчас об этом думать рано. Но я хочу, чтобы ты объяснил ситуацию Одиссею. В общих чертах.
— Зачем?
— Понимаешь ли… Я не знаю, как в Рыму дело обстоит сейчас, но когда мы плотно по нему работали, "наших" там было завербовано в избытке. Да что там говорить, наша это земля — и все…. Сам понимаешь. Еще два года назад — только бы приказ отдали, за сутки бы полуостров наш был бы… И без всякого ввода войск…
— Нисколько не сомневаюсь…
— Еще бы. Так вот, Учитель. Ты сам только что мне говорил, что у тебя есть сложные регионы.
— Есть…
— Этим вот самым сложным регионам мы и будем всячески помогать. И вполне вероятно, что часть боевиков из Рыма, наиболее преданных, мы перекинем туда.
— Понял. Это было бы полезно. Согласен. Но это надо будет смотреть по ситуации. Не в ущерб самому Рыму.
— Да это понятно. Будем думать… Но ты своему Одиссею заранее скажи. "Так, мол, и так, парень… Земля у тебя самая лучшая. Вполне может статься, что "вояки" тебе дадут свою сеть. Так что изволь поделиться". Ну, ты понял, что я имею в виду.
— Вы, товарищ Глогер, имеете в виду, чтобы во время составления конкретного плана он не "разбрасывался излишками"?
— Именно. Он всегда должен помнить, что он — не один. И у его товарищей земля не такая мягкая и пушистая. Поэтому пусть не гонит на вшивое отделение милиции тридцать боевиков. А лучше поделится. Пусть сообщит тебе, что есть у него излишек…
— Ну что ж… Думаю, это справедливо. Но, как Вы верно подметили, об этом думать пока рано…
— Рано, не рано… А ты все-таки ему приказ отдай. Ты знаешь, Учитель, я тебе доверяю. Мы договорились с тобой, что это — прежде всего, твоя операция. И я пообещал, что приказывать тебе буду только в крайнем случае. Так что я не приказываю, а настаиваю…
— Я все понял. Не буду ссориться с начальством…
— И не надо, мальчик мой. С начальством ругаться — все равно, что ругаться с женой. По-любому окажешься неправ…
08.10.2007. Ферма. 07:52
"Ррравняйсь!".
Голос высокого, слегка полноватого человека в камуфляже, был негромким, но Денис был готов спорить на что угодно, что все в строю четко расслышали команду. Как потом оказалось, этот человек вообще никогда не повышал голос, во всяком случае, Денис никогда этого не слышал.
Перед тем, как произнести команду, мужчина потратил две-три минуты на то, чтобы объяснить людям в черном, что хочет добиться от них построения во взводную "коробку", по пять человек в четыре шеренги. При этом ему иногда приходилось брать бестолкового курсанта за локоть и ставить его на положенное место.
Денису военный указал на место в первой шеренге предпоследним, которое Денис без лишних движений и занял. Теперь он стоял, дожидаясь, когда старший закончит свой неблагодарный труд.
"Каждый блок — по двадцать комнат, следовательно, по двадцать человек" — думал про себя курсант. Оглянувшись по сторонам, он сосчитал ровно пять таких же отрядов: один — справа и три слева. Каждый строится перед своим блоком, у каждого свой командир.
"Значит, — думал вчерашний студент, — курс состоит из ста человек и делится на пять групп по двадцать в каждой. У каждой группы — свой блок. Ничего не скажешь — четко и ясно".
Тем временем человек в камуфляже закончил построение, с полминуты походил перед строем, придирчиво оглядывая свое творение, и все так же негромко произнес:
— Я думаю, лишним будет объяснять, что теперь при команде на построение Вы должны строиться именно так, как стоите сейчас, — его при определенных скидках на обстоятельства даже можно было назвать интеллигентным.
По внешнему виду курсантов не прослеживалось никаких критериев отбора. Были всякие: полноватые, худые как глисты, высокие и низкие. В остальном же: черная форма и шнурованные ботинки.
— Меня зовут товарищ старшина. Так Вы будете меня называть. К вам я буду обращаться по номерам. На обращение отвечать "Так точно". Ясно?
— Так точно, — несмело и в разнобой ответили черные.
Однако, на удивление, старшину это нисколько не смутило. Не сделав никаких попыток потренировать курсантов на предмет бодрости духа, он обыденным, каким-то даже гражданским голосом продолжил:
— Не собираюсь Вам врать. Я не имею понятия о цели Вашего нахождения здесь. Мне известно одно. Вы — не воинское подразделение. Вы — четвертый учебный отряд. На протяжении следующего года Вы будете проходить интенсивную подготовку на объекте "Ферма". Вы получите общевоинские навыки, необходимые для присвоения Вам званий. Вас обучат азам рукопашного боя, обращению с различными видами оружия и основными видами взрывных устройств. Кроме того, Вам будет преподаваться специальность…
На слове специальность старшина сделал ударение, и ту же добавил.
— Какая специальность? Понятия не имею! Вам запрещено с кем-либо и когда-либо обсуждать Вашу подготовку. И со мной в том числе. Это ясно?
Тут его голос впервые зазвенел сталью. Стало понятно, что старшина при необходимости может быть и другим.
— Так точно! — отряд отреагировал уже более сплоченно и уверенно.
— Насколько мне известно, через год вы покинете "Ферму". Вряд ли мы когда-нибудь увидимся после этого. Но если это и произойдет, я не знаю Вас, а Вы — меня. Все вопросы, касающиеся распорядка дня, хозяйственных проблем, дисциплины, словом, всего, что непосредственно не касается вашего обучения, решаю я. И обращаться с ними нужно ко мне, только ко мне и ни к кому, кроме меня.
"Отличная погодка", — между прочим, отметил про себя Денис.
Он внимательно слушал и запоминал.
— Меня не интересует, служил ли кто-то из Вас в армии, имеет ли боевой опыт или награды. Уясните себе раз и навсегда. — Старшина обвел взглядом весь строй справа налево, будто желая убедиться, что все его слушают. — Здесь Вы все равны.
Он подошел поближе к строю и, медленно прохаживаясь вдоль первой шеренги, продолжал:
— Вы должны запомнить то, что вам делать запрещено. Запрещено нарушать режим дня, запрещено пить и драться. Наказание — карцер. — Старшина вдруг смягчился в лице и по-отечески тепло сказал. — Лучше туда не попадайте, ребята.
И так он ласково это сказал, что всем сразу стало ясно: действительно, лучше не попадать. Как потом оказалось, предупреждение это было лишним. За все время обучения никто из курсантов "не залетал". Что, впрочем, было не удивительно. Подавляющему числу курсантов, во всяком случае, по внешнему виду, было от двадцати пяти до тридцати. Гормоны уже отыграли свою самую мощную мелодию, мужским достоинством все давно померились, и каждый знал себе цену. Лишь однажды, месяцев через пять после начала курсов, сорок второй и пятьдесят шестым во время спарринга на занятиях по рукопашному бою слишком эмоционально себя повели. Но тренер, здоровенный молчаливый лысый мужик, вызывающий у курсантов, в том числе и Дениса, суеверный страх, просто надавал обоим по шее. Тем дело и ограничилось.