Она, словно издалека, слышала несущееся сверху треньканье видеоигры. Что-то говорила Дашка. За окном порыв ветра качнул верхушки сосен и, прочертив рябью темную речку, нырнул в кустарник, густо разросшийся на другом берегу.
Диана подняла взгляд на Лукьяненко, и сама удивилась естественному звучанию своего голоса.
— И о каких требованиях идет речь?
— Люблю деловой подход! — на его лице была написана неискренняя радость, скрывавшая настороженное ожидание.
— Будь ты проклят! — подумала Диана, леденея от отвращения.
— Мне необходимо, что бы Константин Николаевич, будучи в Германии сделал для меня один пустячок.
— Бросьте, Лукьяненко, — сказала Диана. — Из-за пустячка вы бы его семье смертью не грозили.
— Наверное, вы правы, — легко согласился он. — Пусть. Хотя, на мой взгляд, в сравнении с вашей жизнью и жизнью ваших детей, то, о чем прошу я, действительно, кажется пустячком.
— У вас странная манера говорить. Ни слова в простоте. Чего вы хотите?
У нее создалось впечатление, что Лукьяненко собирается духом. Уверенности у него не было. Он превосходно владел собой, но что-то в его поведении говорило о том, насколько много значит для него то, что он собирался получить. Не просто важно. Жизненно важно, если правильно оценить различие.
— Сначала, — сказал он, упершись в нее взглядом, — о правилах игры. Начнем с того, Диана Сергеевна, что, начиная с этой минуты, вы и ваши дети будете находиться под нашим контролем. Вы можете свободно передвигаться по дому, дети могут играть во дворе под присмотром нашего сотрудника. Никакого контакта с внешним миром у вас не будет, и, за попытки его наладить, вы будете жестоко наказываться. Вам запрещается говорить с кем-либо, кто придет сюда. Хотя, будем надеяться, что сюда, кроме тех, кого мы с вами ждем, никто не придет. Я рад, что Константин Николаевич любит уединение. Это здорово облегчает нашу задачу.
— Пусть говорит, — думала Диана, — он уже давно представлял себе, как и что он будет говорить. Готовился. Может быть, даже репетировал перед зеркалом. Что ему надо, сраному психологу, чего он тянет? И тут та, вторая, до смерти перепуганная, отчетливо сказала у нее внутри: «Только бы с детьми ничего не случилось». И Диана обмерла, стараясь не проявить на лице охвативший ее, на этот раз почти бесконтрольный, ужас.
— Я знаю, что Константин Николаевич сегодня перезвонит вам, что бы сообщить свой номер телефона в гостинице… Кстати, в доме два аппарата?
— Да, — сказала Диана. — Радиотелефон здесь и радиотелефон в гостиной второго этажа.
— Ваш мобильный?
— У меня нет его с собой.
Это было правдой. Ее телефон лежал между сидениями, в стоящей на лужайке «астре». А, значит, недосягаемый, как Северный полюс. И батарейка в нем должна была быть на последнем издыхании. Проклятая забывчивость! Ну, кто б знал?!
— Превосходно, — он сделал движение рукой, и один из свиты двинулся по винтовой лестнице на второй этаж.
— Детей не испугайте, — брезгливо проговорила Диана, усилием воли овладев собой, — видом своим.
Через несколько секунд, лукьяненковский головорез опять спустился вниз, уже с телефонной трубкой в руке.
— Ма! — спросил Марк сверху. — У нас гости?
— Да, сынок! — ответила она, спокойно.
Какое счастье, что он еще слишком мал, чтобы почувствовать неладное.
— Продолжим, — сказал Лукьяненко. — Сегодня, говоря с мужем, вы скажете ему, что до того, как банки прекратят операции, он должен изыскать возможность перевести находящиеся на нашем корреспондентском счету там, сорок миллионов долларов. На другой счет, который я ему дам. Всего мы имеем на корсчетах, пятьдесят шесть миллионов, по состоянию на пятницу в 15 часов. В общем-то, я сам скажу ему все, что нужно. Ваша задача — заставить его понять, что он должен это сделать.
Более всего Диану поразило сказанное им «всего мы имеем». Мы. Одна команда. Костина мечта.
— Предположим, мне удастся его уговорить, — спросила она. — Что последует за этим?
— Мы убедимся, что деньги поступили, ну и так далее… Это дело техники, Диана Сергеевна.
— Я имела в виду не это. Что будет с детьми, со мной?
Он смотрел на нее с таким физиологичным, другого слова не подберешь, превосходством, что у Дианы зазудела правая ладонь. Желание стереть эту ухмылку с его физиономии просто одолевало.
— После того, как все закончится, вы останетесь здесь, в собственном доме, и будете продолжать наслаждаться жизнью. Вот и все! Разве не пустячок?
Он сделал жест рукой, будто бы приглашая ее еще раз оценить всю прелесть окружающей обстановки.
— И предупредите мужа — не надо обращаться в органы, вызывать спецподразделения. Дверь в доме бронирована, на окнах решетки. Я в некотором роде, тоже профессионал и, поверьте, Диана Сергеевна, и вы, и дети — погибнете гораздо раньше, чем сюда ворвется группа захвата.
— За похищение людей у нас, кажется, полагается смертная казнь? Даже профессионалам?
Он внезапно подался вперед, снова нависнув над сервировочным столиком. Нет, все-таки не мышь, змея, ставшая в стойку. Глаза у него стали нехорошие. Очень нехорошие. Мертвые глаза. Только не паниковать!
— Для того чтобы казнить, нужно поймать, не так ли, золотце мое?
— «Золотце мое» — это из вашего бывшего лексикона? Лексикона сотрудника органов, Лукьяненко?
Он опомнился, мгновенно поправил сползшую на миг маску, и глаза его стали нормальными. Он даже добродушно рассмеялся — ни дать, ни взять — добрый дядюшка в гостях у племянницы.
— Какая разница, Диана Сергеевна! Ну, какая разница, кем я был? Кем буду после? Важно только то, что может случиться, или не случиться с вами и вашими детьми. Об этом думайте! Вы, как я уверен, женщина разумная, из хорошей семьи. Знаете цену жизни, любите комфорт и удовольствия. И умирать не хотите. Надо отдать вам должное, держитесь вы хорошо. Меня, вот, пытаетесь разозлить. А сами-то — перепуганы. Вам очень страшно. И правильно боитесь, Диана Сергеевна. Потому что сейчас вы, вся ваша семейка у меня вот где! — и он продемонстрировал Диане худой кулак. Пальцы были тонкими, как у пианиста, поросшие тонкими черными волосками.
— А запах вашего страха я очень хорошо слышу, — он произнес «очень» растягивая — «оч-ч-чень». — Я, как вы знаете, к этому запаху в свое время притерпелся. В тех самых «органах». Героев не бывает, Диана Сергеевна. Человек по своей природе животное трусливое.
Диана знала, что в чем-то этот, напоминающий, своими пришёптываниями и вкрадчивыми интонациями, толкиеновского Горлума человек, прав.
Она боялась. Но именно это чувство и заставляло ее сейчас выглядеть более спокойной и сдержанной, чем могло бы быть, соответственно ситуации. И если бы страх был не таким сильным, она бы сейчас рыдала в голос. Видит Бог, ей очень хотелось заплакать. Но наверху были дети. Их с Костей дети. А, значит, она должна что-то придумать, чтобы они остались в живых. Для начала, пусть этот вурдалак говорит побольше. Диана чувствовала, что в изложенном им плане есть какое-то слабое место. Или ложь, сказанная специально для нее, что более вероятно. Костя позвонит не ранее трех по Европе. Час разницы. Значит, у нее в запасе еще пять часов. Достаточно, чтобы послушать и подумать. Главное — послушать.
В конце октября Диане исполнилось двадцать один. Осень стремительно неслась к своему финалу и, после неожиданно жаркого «бабьего лета», деревья, разом сбросив листву, одевались по утрам в белую шершавую корочку инея. Дольше всех держался старый развесистый клен, который хорошо был виден из окна её спальни.
Но, скоро, и он сдался, и сник под бесконечными ноябрьскими дождями.
Под низким, с мохнатыми свинцовыми тучами, небом, на асфальте морщились от ветра лужи, и по вечерам, в металлическом свете ртутных фонарей, примороженные улицы казались жидкой амальгамой.
В жизни Дианы наступил период борьбы и страданий.
Она впервые столкнулась с человеком намного сильнее ее, и для нее стал открытием подавляющий эффект чужой воли — как будто бы, чья-то сильная, мускулистая рука, ухватив ее за затылок, гнула к земле.