— Слушаюсь, товарищ генерал, — не поднимая головы, ответил Некипелов.
— Кстати, положение вас обязывает… — Комкор не закончил свою мысль, пожалел Некипелова.
И комдив, воспользовавшись заминкой, перевел разговор в деловую плоскость, чтобы выручить наштадива.
Речь пошла о срочном подвозе боеприпасов, которых в дивизии не хватало. Шкодунович объяснил, что к исходу шестнадцатого марта армейский автобат доставит все необходимое, так как дивизионный транспорт один не справится. Начальник штаба, покусывая тонкие губы, с ученическим старанием записывал цифры в полевую книжку. Никто больше не обращал на него внимания, будто его и не было сейчас за этим столом, накрытым новой картой.
— Одним словом, желаю вам успеха, товарищи, — сказал в заключение командир корпуса. — Мне сегодня надо успеть и к вашим соседям.
Все трое вышли проводить его. Перед тем, как сесть в машину, он подал руку каждому из них, в том числе и Некипелову, который все еще чувствовал себя побитым. Обращаясь к Строеву, он добавил:
— Жаль, что нет времени, ну да расскажете потом, как встретились с маршалом.
Виллис взял с места в карьер, легко подпрыгивая на схваченных морозцем тракторных следах вдоль разъезженной каймы дороги.
— Обедайте, в четырнадцать ноль-ноль соберемся у меня, — сказал комдив и пошел на свою квартиру.
Строев тоже направился в домик Ласло Габора, с которым ему скоро придется, к сожалению, расстаться. Он шел и думал о Некипелове. Нет, он не испытывал сейчас никакого злорадства, хотя Некипелов и заслуживал этого за одну переписку с бывшим мужем Панны. Он вспомнил, что Некипелов когда-то пытался ухаживать за Панной, но, получив отпор, стал тут же, как ни в чем не бывало, преследовать лейтенанта Кругликову из полевой почты. Строев почти не сомневался, что именно о Кругликовой и шла речь сегодня.
Ласло встретил своего постояльца у ворот. Старик в поте лица орудовал фанерной лопатой, очищая подъезд к дому от выпавшего ночью снега. Действительно, намело целые сугробы, как в степи. Эта знакомая с детства сельская картинка была такой дорогой Ивану Григорьевичу, что он не утерпел, сам взялся за работу. Хозяин курил трубку на лавочке у калитки и с улыбкой наблюдал за русским офицером, который ловко, споро проходил ряд за рядом.
— Спасыба за помош, — сказал Габор, когда Строев победоносно поднял лопату над головой и воткнул ее в косой сугроб. — Мнэ б хватыла да вэчэр.
Они сидели за чашкой чая у комдива, и Лецис заставил-таки Ивана Григорьевича отчитаться о поездке в штаб фронта. Выслушав его, он задумчиво сказал:
— Вот точно таким я и представлял себе Толбухина.
Бойченко вопросительно глянул на него.
— Жаль, что немало таких людей уже выбыло из строя, — будто только для себя добавил Лецис.
Командир дивизии не удержался и заметил:
— Каждая новая война родит новых героев.
— Война — да. Но для партии дороги и новые и старые. Если бы сейчас был жив Фрунзе… Помню, как мы все любили Михаила Васильевича — и русские, и украинцы, и латыши, и мадьяры. Мне довелось воевать с ним на Восточном фронте, а потом на Южном. Вот был человек!. В самой тяжелой обстановке ни на кого не повысит голоса…
— Ведь это Фрунзе, — опять перебил его комдив, словно задетый за живое.
— Ты хочешь сказать, что дело в личности? Нет, товарищ генерал, дело в том, что такие люди были хорошо воспитаны партией. Именно революционной воспитанности и не хватает некоторым из нас.
— Допустим. Но главное — преданность партии.
— Это разумеется. Я говорю о другом. Я говорю о том, что никогда не следует считать себя самым преданным среди единомышленников. А то и не заметишь, как научишься поглядывать на своих эдак свысока. Помню, в девятнадцатом году в Самаре, накануне контрнаступления Южной группы войск, Фрунзе доложили, что такой-то командир такого-то полка слишком либеральничает у себя в полку и что он вряд ли сумеет выполнить ответственную боевую задачу. «Да, с либералами не разобьешь колчаковцев, — согласился Фрунзе. — Но в чем его либерализм?». Тот, кто докладывал командующему, не смог толком объяснить и, оправдываясь, сказал, что командир полка, видимо, человек просто слабохарактерный. «Во-первых, «видимо» — не штабное слово; во-вторых, бой покажет, у кого какой характер», — ответил Михаил Васильевич. И вскоре «слабохарактерный» товарищ был награжден за Уфу орденом Красного Знамени, а его полк был поставлен в пример другим. Фрунзе долго потом в шутку называл этого краскома л и б е р а л о м, когда тот уже командовал дивизией.