«Опыт чувств, опыт чувств, — думала она, вернувшись к берегу. — Разве чувства могут повторяться?» С чем ей сравнить все это: и свой собственный, удививший ее, порыв, и юную его растерянность?
— Ваня, милый, — сказала она.
Он поцеловал ее в сухие губы. Горько, солоно было на губах, точно и в самом деле хлебнула морской водицы, пока выбиралась оттуда, из глубины, на отмель.
Ее нерастраченная молодость окончательно вернула ему силы. Опять оказавшись на этой мертвой зыби, Панна устало раскинула руки, блаженствуя, как в море, под жарким солнцем.
Потом она долго лежала неподвижно, пока совсем не пропали в глазах солнечные блики и вовсе не утих мелодичный звон цикад. Она поправила одеяло, — от глинистой шершавой стены землянки тянуло холодом.
— Ах, Иван, Иван… — глубоко вздохнула Панна и теперь уже нечаянно поощрила его тихой лаской.
Нет, ей не с чем было сравнивать свое счастье. Да и нельзя, оказывается, мысленно привыкнуть к человеку, полагаясь на житейский опыт. Вот она твоя настоящая любовь, — и все прошлое сразу стало нереальным, никогда не существовавшим. Панна даже подивилась тому, как до сих пор уживалась со своим прошлым, от которого невозможно было избавиться ни сменой квартиры, ни сменой города, ни даже тем, что ты на фронте. Но вступив в новую полосу жизни, ты становишься, наконец, вполне независимой от пережитого.
— Не сердись, милый, я мучила тебя невольно, — сказала она.
— Я понимаю.
— Я ведь и сама мучилась вместе с тобой.
Он улыбнулся: как совершенно просто, естественно перешла на «ты», тем более что с таким упрямым постоянством называла его только «вы». Теперь она в несколько минут почувствовала себя не только равной, но и старшей, и он готов был всегда подчиняться ей, не глядя на разницу в годах и на свою мужскую мудрость. А она и не обратила внимания на эту внешнюю перемену в их отношениях.
— Будь осторожен завтра, под огнем, — говорила Панна уже действительно тоном старшей. — Если с тобой что случится, я не переживу. Знай об этом. — Она принялась остерегать его с той бабьей святой наивностью, над которой раньше сама, бывало, посмеивалась.
Иван Григорьевич не отвечал, и Панна вскоре догадалась по его ровному дыханию, что он уснул, да так крепко, что теперь уж никакие пушки не разбудят. Она обиделась на него. Но подумав, как он устал за эти дни подготовки к наступлению, она смирилась с тем, что Иван оставил ее наедине с ее женскими раздумьями.
Сколько сейчас может быть времени? Панна хотела встать, чтобы посмотреть на свои часы, но, оказывается, они были на руке. Она поднесла руку к глазам. Циферблат светился, однако завод кончился. Когда же это остановилось время? Вот уж поистине: влюбленным не до часов! Она тихонько рассмеялась.
До утра, наверное, еще далеко. С головой закуталась в шерстяное одеяло, чтобы как-нибудь поскорее заставить себя забыться. Но сон не шел, сколько ни отсчитывай секунды, как ни настраивайся на мерный лад. Она сердито переворачивалась с боку на бок, уже не боясь разбудить его.
Наконец поднялась, решив, что все равно не уснет теперь. На ощупь отыскала у двери шинель, достала из кармана электрический фонарик, который подарили ей разведчики, стала одеваться, собирая свои вещички, разбросанные повсюду.
Туго затянувшись на все крючки шинели, аккуратно переделанной по фигуре, она еще раз огляделась — нет, кажется, ничего не забыла, — и подошла к н е м у. Он спал безмятежно, как подросток, намаявшийся за долгий весенний день. Лицо его было бледным, хотя свежий мартовский загар и угадывался меж сквозных морщинок на высоком лбу. Светлая прядка влажных волос лежала на виске, закрывая собой розовый рубчик на левой брови — след легкого осколочного ранения. Добрые, не тонкие губы жарко запеклись. Она постояла над ним с минуту: ей сейчас никто не мог помешать вдоволь насмотреться на него, даже он сам. Потом чуть коснулась губами его черствых губ, осторожно поправила спутанную прядку на виске. И, распрямившись, нетвердо пошла к выходу, вслед за лучиком фонаря, скользнувшим с кровати на пол, с пола на стол, а с дощатого столика на дорогую дверь, уцелевшую от какого-нибудь старинного особняка графа Эстерхази…
Такого еще с ним не бывало: он чуть не проспал выезд на НП. Позабыл вчера завести будильник, который ни разу не подводил его за всю войну. Но вряд ли он услышал бы сегодня и громкий звонок своего верного будильника, если вестовой оперативного отделения штаба еле достучался. Благо, что утро выдалось очень туманное и артиллерийскую подготовку все равно отложили. (На сей раз венгерский туман выручил Строева.)