— Гора с горой не сходятся!.. — сказал он Тишину, который первым козырнул полковнику.
Микола был в одной гимнастерке, и вся грудь его была защищена, словно рыцарской кольчугой, боевыми орденами и медалями.
— О том, как воюешь, не спрашиваю, без того видно, что молодец! Ты лучше скажи-ка мне, что с твоим помкомвзвода, выдюжил он?
— Цел, целехонек! — оживился Микола, довольный тем, что полковник не забыл их встречу на дороге в самом начале наступления на Вену. — Пишет, что поправляется. А худо было ему. Два раза выносили в мертвецкую, но оба раза воскресал.
— Крепкий мужик. Впрочем, теперь за главного хирурга действует сама Победа: она исцеляет даже тех, кого медики считают безнадежными. Но ты все-таки не очень красуйся перед танками. Кому-кому, а тебе надо обязательно вернуться домой вот таким же молодцом. Тем паче, ты действительно заслужил две жизни.
— Спасибо на добром слове, товарищ полковник. А скажите, товарищ полковник, зачем вы-то собрались туда? — Микола уже озорно мотнул головой в сторону пехоты, на северо-запад.
— Это я прогуляться немного.
Тишин промолчал, не считая себя вправе давать советы высокому начальству. По Дунаю раскатился протяжный, звонкий залп гвардейских минометов. Вековой пойменный лес в точности повторил его, усиливая многократно. И когда эхо, наконец, погасло, Иван Григорьевич сказал:
— Кажется, бронекатера подходят. Теперь вам, товарищи, будет повеселее.
Он добро простился с пушкарями и ходким шагом направился к пехоте, вслед за Акопяном.
Микола посмотрел туда, на узкий городок, занятый наполовину нашими, а наполовину — немцами. Так не раз случалось на Южной Украине с ее длинными селами, растянувшимися вдоль балок. Помнится, в Верблюжке его, Миколу, наградили первой медалью за один конец села, отбитый у противника, а за другой конец дали первый орден. Две награды, за одно село, через которое больше месяца проходил передний край. Давно это было. Теперь, конечно, у немцев кишка тонка, чтобы подолгу удерживать населенные пункты. Вот сейчас полковник Строев с ходу турнет их из этого венского пригорода и погонит дальше, к Флоридсдорфу.
На Дунае появился головной бронекатер. Он шел по заминированной реке совсем не шибко, но течение здесь было таким сумасшедше-быстрым, в головокружительных воронках, что казалось, он летит на Вену, точно глиссер, который видел когда-то, в детстве, на Днепре Микола Тишин. Все артиллеристы не спускали с него глаз, пока он не скрылся за деревьями. Потом за ним, в просветах леса, замелькали еще бронекатера, еще. Они двигались строго один за другим. Тишин многое слыхал о Дунайской речной флотилии, однако ему не приходилось ее видеть в боевом строю. И Микола решил, что обязательно станет моряком после войны: будет странствовать по всему свету, побывает во всех царствах-государствах, сам посмотрит, как живут-поживают разные люди на земле. Микола размечтался и позабыл о Строеве и о том, что с минуты на минуту грянет бой за австрийский «дорф». Он даже слегка вздрогнул, когда справа налетела воздушная волна гаубичного удара. Началась короткая огневая подготовка. Небо над Дунаем, совсем прояснившееся к утру, опять заволокло дымом, пылью. Тишин бросил наблюдать за катерами и уж больше не терял из виду белую, в цвету, вишневую посадку, где должен быть, по его расчетам, Строев.
Что такое эти пять минут? В мирное время — это миг, и целая вечность — на передовой, в ожидании атаки. Строев лежал рядом с Зарицким, поглядывая то вправо, то влево, на солдат, которые, в свою очередь, смотрели на него с надеждой, будто он один мог изменить весь ход боя. Строев знал: перед каждым из них сейчас проходит все их прошлое, вся жизнь, год за годом. Он вспомнил опять Лециса: действительно, как трудно вставать в атаку, когда человек уже ясно видит конец войны. Вспомнил и поразился совпадению мимолетных слов старого политработника с его собственными раздумьями. Ему казалось, что и сам он испытывает сейчас эту психологическую трудность. А-а, какая ерунда! Скоро атака — он глянул на часы, — пошла последняя минута артиллерийского налета.
Зарицкий приподнялся на локтях раньше, чем погасло эхо орудийного раската. Маленький старшина вскочил вслед за ним. Строев тоже встал, отряхнулся от прошлогодних листьев.
— Вперед, — негромко сказал он майору и старшине, которые успели опередить его, и получилось так, что сказал он это самому себе.