Давно нет в живых и маршала артиллерии Неделина. Но до сих пор оттуда, с того Кицканского плацдарма, южнее суворовских Бендер, долетает гул стоминутной артиллерийской подготовки. Такой тесноты от множества гаубиц и пушек никому из нас еще не приходилось наблюдать на переднем крае. Неделин, точно органист, на тысячах труб начал громовую у в е р т ю р у перед Ясско-Кишиневской битвой, и вся земля в тираспольских садах покрылась яблоками, и пехота пошла по яблокам в атаку. Потом мы не раз слушали в окопах его утренние ф у г и на Дунае, на линии Маргариты, на Балатоне. И в венском лесу перекатывалось эхо его победных батарей, заключительное эхо Великой войны. Много лет спустя его назначили главнокомандующим ракетными войсками. Но тут несчастье…
Недаром говорят, — беды вереницей ходят: не успели, мы, солдаты Третьего Украинского, привыкнуть к мысли, что маршала Неделина больше нет среди нас, как эта новая беда на горе Авала. В первый час тяжкое известие по радио не воспринималось ни разумом, ни сердцем. «Да что же это такое, что за напасть такая?» — думал я, вспоминая Бирюзова, Жданова. Свои солдатские симпатии к этим людям я пронес через всю жизнь. Значит, верно, что оружие объединяет людей сначала временно, а потом оказывается, что навсегда.
О Бирюзове ходили по фронту всякие легенды: о его мудрой точности, редкой памяти, о его железном распорядке дня, При нем штабной о р к е с т р отличался виртуозной сыгранностью. То была изящная и, казалось, легкая работа, когда все — от наштафронта[1] и до юных лейтенантов — ПНШ[2] полков, — все буквально с полуслова умеют понимать друг друга. Русские, быть может, и долго запрягали, но зато уж так славно отмахали самые длинные перегоны второй мировой войны. До конца жизни не забудутся наши К а н н ы под Кишиневом, в которые Бирюзов вложил столько труда. Он был одним из тех блестящих генералов, что достигли фрунзенских вершин оперативного искусства. И вполне естественно, что он позднее стал маршалом, начальником Генштаба.
А комкора Жданова я, как сейчас, вижу на Злато-Планинском перевале в горах Восточной Сербии. Он стоял в окружении офицеров, на обочине дороги, пропуская мимо себя танки, самоходки, бронетранспортеры, зенитки, автомобили. Вся эта махина гвардейского мехкорпуса с необыкновенной, суворовской, дерзостью прошла вслед за пехотой над синими безднами Балкан и вырвалась в долину Велика Моравы, боевым курсом на Белград.
Толбухин, Бирюзов, Неделин, Глаголев, Жданов, Шкодунович… Уже не на поле боя, а на мирной полосе длиною в четверть века пали они — каждый на своем посту. И если вглядеться в глубину всего строя героев Отечественной войны, то левее командующего фронтом, левее командармов, комкоров и комдивов стоят мои однополчане. Это командиры полков, батальонов, рот, взводов. И рядовые. Десятки тысяч рядовых, воевавших в нашей дивизии. Если бы они сейчас встали из земли, то дивизия превратилась бы, пожалуй, в армию полного состава. А если бы поднялись по тревоге все погибшие на рубежах Третьего Украинского фронта, то они одни бы прикрыли собой всю родную землю от моря и до моря.
Но нет, никто из них не встанет по боевому расписанию. Ни маршалы, ни взводные, ни рядовые. Никто из них не услышит трубного сигнала в грозный час. Никто не увидит сигнальной ракеты над передним краем. И все-таки мертвые бойцы лишь перемещаются на тот вечный Левый фланг, который зовется памятью народа. И мы их числим всех в ударном стратегическом резерве, — на крайний случай. В боях местного значения, которые время от времени навязывает нам противник, мы обходимся, конечно, собственными силами, но если грянет гром большой войны, то вместе с нами встанет по ранжиру, на Левом фланге, и наша память о погибших. О память! Ты не раз водила поредевшие полки в отчаянные контратаки, неимоверным усилием воли разрывала кольца окружений, стояла насмерть на только что захваченных плацдармах, что насквозь простреливались из пулеметов.
Как жаль, что маршал Федор Иванович Толбухин сам не успел рассказать о времени и о себе. Его книгу можно было бы назвать «Выигранные сражения» — в противовес книге его противника, генерал-полковника Ганса Фриснера «Проигранные сражения». Кстати, командующий Третьим Украинским фронтом остался бы, наверное, доволен многими признаниями командующего группой немецких армий «Юг». Фриснер, например, свидетельствует, как был разгневан Гудериан, узнав, что его бронированная армада не может остановить толбухинские армии. «Ведь подобного скопления танковых войск никогда еще не было на Восточном фронте!» — кричал по телефону этот теоретик фашистского «блицкрига». Вот какое сложилось тогда соотношение сил на нашем Левом фланге, который вынес главную тяжесть немецких заключительных контрударов. Нет, Толбухин не был баловнем Марса, ему все давалось трудно, и то, чего он достиг, невозможно переоценить. С каким удовольствием, листая на досуге эти самые «проигранные сражения», посмеялся бы маршал и над той страницей, где трижды битый Ганс откровенно пишет, как «даже католический епископ Секешфехервара со своими монахами» принимал участие в земляных работах на л и н и и М а р г а р и т ы, которую немцы считали неприступной. Но не помогли их М а р г а р и т е ни траншейные пояса, ни танки, ни монахи! Все полетело к чертовой бабушке, едва началось наступление на венгерскую столицу.