Зарицкий и Вера осторожно протиснулись вперед: пожилой крестьянин охотно уступил им место у ограды, и они теперь могли видеть все, что происходило вокруг свежевырытых могил, под окнами алтаря. Когда панихида закончилась и четыре гроба, один за другим, стали выносить из церкви, женщины заплакали. Глядя на них, утирала слезы и Вера — ей только в детстве как-то довелось однажды побывать на таких похоронах. Вслед за священниками шел церковный хор. Вера не понимала слов, но поражалась этому необыкновенному, берущему за сердце песнопению: оно было очень похоже на то, что запомнилось с детства. Ей даже показалось на минуту, что она не в Сербии, не в Подгораце, а в России, в родной станице, которая отсюда неимоверно далеко.
— Ве-е-ечна-а-ая па-а-а-мять!..
Хор слитно поднял, возвысил к небу эти прощальные слова, и они зазвучали с такой русской мощью, что Вера поняла бы их на каком угодно языке. Громко, навзрыд заплакала стоявшая рядом молодая сербка. Вера взяла женщину под руку, стала успокаивать, как могла.
А над толпой гулко раскатывалась, не ослабевая, все та же волна скорби: ве-ечная па-а-амять…
Ударил автоматный залп, еще, еще. Плотнее прижались друг к другу женщины. Взлетели и домовито закружили над колокольней сытые голуби. Вера посмотрела за ограду: там, мерно покачиваясь на вышитых полотенцах, опускался в могилу последний гроб. Звонко падали на доски полные горсти земли: каждый хотел бросить свою горсть — свою дань мертвым. Все, как в России. Потом стало так тихо, что были слышны прерывистое дыхание людей с лопатами, чирканье металла о камень, плотные, водяные всплески рыхлого суглинка. На холмики легли осенние цветы. Вера стояла до тех пор, пока молодая сербка не положила на могилу партизана ярко-красные георгины, поделив их поровну с его отныне вечными соседями.
…Толпа медленно растекалась по улочкам Подгораца. Все шли молча, думая о жизни и смерти.
В центре села, где была корчма, уже вытянулась вдоль улицы колонна автомобилей: штаб и спецподразделения дивизии готовились к маршу через последние перевалы Восточной Сербии, которая только что взяла под защиту народной памяти еще троих русских освободителей. Кругом стояла никем не нарушаемая, сосредоточенная тишина. А Вере казалось, что колокольный звон все не угасал, он только отдалился в горы и доносится оттуда реже, глуше. Она постепенно возвращалась к той будничной реальности, которой была для нее война с этими частыми переездами с места на место, когда наступление в разгаре, когда нет времени и для короткого письма домой.
— Что приуныла? — спросил ее Зарицкий. — Не надо так.
— Оставь меня в покое.
Он горделиво повернулся, зашагал к корчме, около которой собирались офицеры в ожидании команды Некипелова.
ГЛАВА 6
Едва пехота выйдет на оперативный простор, как ей приходится уступать дорогу танкам.
Конечно, Строев знал, что где-то там, позади, крупными перекатами двигаются к передовой ударные силы фронта, но даже и он не думал, что встреча с ними произойдет именно сегодня. На марше он получил от офицера связи набросанную на листке из полевой книжки торопливую записку генерала Шкодуновича: сделать остановку в Брестовачка Баня. То был горный санаторий, уютно расположенный в долинке. Строев остановил колонну и разрешил всем, кто пожелает, купаться в ваннах. А если кому не хватит места в зале, то кругом бьют из-под камней горячие ключи. Какое редкое блаженство для пехоты!
— Это надолго? — поинтересовалась Чеканова.
— Пока не пропустим ждановский мехкорпус, — сказал Строев.
— Но где же он?
— Да его пока не видно и не слышно.
— Тогда, право, можно и побарахтаться в ванне.
— Идите, идите, Панна Михайловна, — он даже чуточку подтолкнул ее (а то еще откажется от такого удовольствия!). — Кабинки — для женщин, купайтесь, сколько угодно.
Он стоял на придорожном камне, до блеска отполированном дождями и ветрами, и с улыбкой наблюдал веселую возню солдат, которые в одних трусах намыливали друг другу спины. Узкая долина, похожая больше на распадок, до краев наполнилась громким смехом, разнобойным говором, мелодиями новых солдатских песен, — иные из шоферов все-таки предпочитали курортным благам лишний урок игры на захваченных у немцев аккордеонах «Хорх». Усталости как не бывало. Ну кто сейчас думает о том, что завтра или послезавтра снова в бой. Тем и хороши такие райские привалы в междубурье, что они заслоняют на часок-другой все пройденное и пережитое, а о том, что будет, что ждет тебя на новом участке фронта, обычно думается на марше, тем паче, если низко пролетают встречь косяки порожних «ИЛов».