В комнате обычно было полно дыму, и непривычный человек не смог бы в ней долго выдержать. Только в очень хорошую погоду дым вытягивало в широкую трубу над очагом. Мы привыкли к дыму, и он не мешал нам.
Бабушка пряла спокойно даже тогда, когда прялка с скрывалась в дыму. Черная изба была такой же, как и в незапамятные времена, столетия тому назад. Исчезли только ясли да корыта для свиней — единственные изменения по сравнению с далеким прошлым, когда скотина, вернувшись с пастбища, входила в избу, где ‚в яслях её ожидал кусок соли и где потом доили коров. Свиньям тоже давали корм в стоявших у стен корытах. В те времена люди жили вместе с животными.
У соседей изба тоже топилась по-черному, только была гораздо меньше нашей — соседские дети, как и мы, привыкли к дыму и копоти. Наше жилье отличалось от соседского лишь тем, что у них бывало куда холоднее — им часто не хватало дров.
Вот что происходило, когда к нам являлись соседские ребятишки.
Если мать сама не выходила к детям во двор, она обычно встречала их в комнате. Усевшись на низкий стул у стены, она брала младшего, трехлетнего Нацея, на колени и начинала расспросы. Старшие, поглядывая по сторонам, стояли посреди комнаты. Так постепенно мать узнавала обо всем, что происходило у соседей.
— Что, новая мама злая?
— Злая! — отвечали все пятеро в один голос.
— Она вас бьет? — расспрашивала мать дальше.
— Бьет! — снова звучали пять голосов.
— А. хлеба она вам дает? — спрашивала мать, немного подумав.
— Не дает хлеба, — отвечали ребята хором. При этом они жадно глотали слюну.
— Не дает хлеба, потому что его нет, — задумчиво говорила мать, словно заступаясь за соседку. Дело в том, что в последнее время хозяйство соседей вела какая-то родственница покойной матери детей.
— А отец и мать спят вместе в одной постели, — говорила тогда пятилетняя Наника.
— Ах вот как! — отвечала мать, будто это её совсем не занимало, хотя именно это она и хотела узнать.
Новость так взволновала наших, что даже бабушка на некоторое время перестала прясть.
Иногда мать спрашивала:
— А что делает отец?
— Отец возит лес с гор,— отвечали дети.— Отец возит лес с гор, чтобы заработать денег и купить вам хлеба, — объясняла мать.
Сосед слыл трудолюбивым человеком. У него была захудалая лошаденка, и он работал в извозе, пока она но сдохла.
— Отец возит лес с гор, чтобы купить нам хлеба, — повторяли дети, и глазенки их блестели.
Иногда мать узнавала таким способом кое-что и похуже. Как-то старший из детей, по имени Йозей, сообщил матери будто бог весть какую радостную новость:
— А ночью наша корова выкинула.
Мать тогда промолчала.
Наника однажды сказала:
— А мы сегодня мясо ели, потому что овца околела.
И на этот раз мать промолчала, но на глаза ее навернулись слезы.
Пока мать расспрашивала детей, они тихо стояли посреди комнаты. Узнав все, что происходило у соседей, мать вставала, подходила к столу, вынимала большую краюху серого хлеба и отрезала по куску каждому ребенку. При этом она не спускала с рук младшего, Нацея. Дети один за другим подходили к матери. Прежде чем взять хлеб, каждый просительно складывал ладошки, заглядывал ей в глаза и говорил:
— Дайте, пожалуйста! |
Только тогда ребенок получал хлеб и затем благодарил.
— Воздай вам бог!
Таков был обычай. Маленький Нацей еще не умел: как следует говорить; сначала он произносил: «Дайте, позалуста!», а потом, держа хлеб в руках: «Воздавамбо!»