Это получалось у него так ласково, что мать улыбалась сквозь слезы.
Хлеб был самым главным гостинцем, который дети получали у нас. Но иной раз им перепадало и кое-что другое, остатки обеда или что-либо еще. Когда все было съедено дочиста, детишки так оживлялись, что их нельзя было узнать. Если до еды они вели себя тихо, будто кроткие ягнята, то сейчас они так носились по комнате, что все ходуном ходило. Это лучше всяких слов говорило о том, какими голодными они были раньше.
Соседских ребят никогда не тянуло домой. Нам самим приходилось отправлять их назад. Обычно они засиживались до вечера. Но, случалось, им и тогда не хотелось уходить. Старшие недовольно хмурились, а маленькие начинали плакать.
— Нас дома мама побьет, — говорили они.
Тогда мать брала на руки Нацея и подзывала остальных.
— Пойдемте, я вас отведу.
Этого не надо было повторять дважды. Мать, проводив их до дому, умела уговорить соседей не бить детей. Поэтому ребятишки нашу мать очень любили и звали ее «тетя». Мы, родные ее дети, иногда ревновали, считая, что она любит их чуть ли не больше, чем нас. Как-то мы прямо высказали ей это. Она опечалилась и, помолчав, сказала:
— Соседские дети — сиротки, у них нет матери.
Это было оправданием ее любви и заботы.
Перед уходом мать всегда давала детям еще что-нибудь. Если ничего не было, годился и простой домашний хлеб, но обычно наступал черед каких-нибудь фруктов, сухих или моченых, а то и чего повкуснее. Если ребятишки приходили раздетыми и разутыми, она как могла одевала их в старые обноски, хоть с одеждой у нас самих дело обстояло неважно.
Иногда, оделив каждого куском хлеба, она отрезала еще один самый большой кусок и отдавала его старшему со словами:
— На, держи, это для вашей матери, чтобы не сердилась.
Затем отрезала ломоть чуть поменьше и, отдавая его Панике, говорила:
— А это для вашей беззубой бабушки.
У соседей тоже была бабушка, еще более старая, чем наша, почти не встававшая с кучи соломы.
Когда доходило дело до орехов или сухих фруктов, мать набивала ими все карманы детей, какие у них только были. Старшие при этом обычно выгадывали, ведь карманы их были куда больше. Часто на них бывали надеты отцовские пиджаки, у которых карманы казались совсем бездонными.
Как-то маленький Нацей пришел в пиджаке, который был ему страшно велик. Мать доверху наполнила его правый карман орехами и сухими сливами. Левый же карман из-за большой заплаты она не заметила. Тогда Нацей показал на него и, сделав кислое личико, воскликнул со слезами:
— Тетя, тут есть еще один карман!
Лицо матери озарилось ласковой улыбкой: она наполнила и левый карман Нацея.
Друг за другом выходили дети из дома. На дворе в это время уже сгущался сумрак. Глубокий снег лежал застывшим покрывалом без конца и без края. Вскоре соседские дети почти скрывались на протоптанной глубокой тропинке. Ни звука не было слышно, пока они шли. Теперь крапинки казались еще темнее, чем когда они направлялись к нам.
1
Опанки — кожаная обувь югославских крестьян.