Женщина закивала.
Таня опять потерла глаза. Почему вокруг ее матери зеленовато-бурая тень? То есть… аура?
Ладно, это потом она у Леи спросит. А пока…
Пока полы словно выпихнули из себя алкоголичку. Было полное ощущение, что брезгливо сплюнули — и вот она уже стоит на четвереньках.
— Пять минут — и мы тебя не видим, — зло сказала Таня.
Хватило и двух. Только топот ног на лестнице затих.
— Спасибо, Лея. Пойдем, я тебе все расскажу. И бабушку успокоим, ладно?
— Ладно…
Успокаивать бабушку не стоило. Она сидела в кресле и начесывала по очереди распластавшихся на ней кошек.
— Бусь? — поинтересовалась Таня.
— Все в порядке, — улыбнулась Людмила Владимировна. — Она ушла?
— Да.
— Вот и хорошо…
Лея молча ждала.
— Бусь, я расскажу Лее, ладно?
— Да, конечно.
Таня улыбнулась.
— Вот так, как-то. Понимаешь, это действительно моя мать. Только она… как бы это повежливее, она всегда была такая. Ей хотелось жить покрасивее, повеселее, полегче. Меня она родила, чтобы личную жизнь устроить, а муж ее раскусил и удрал. Развелся, кое-какое имущество ей оставил… ну и меня тоже. Мать мной почти не занималась, лет до восьми.
— Потом я приехала, — вздохнула Людмила Владимировна. — У нас же работа такая… куда пошлют, туда и идешь. Была вообще на Севере, там стаж наработала, там надо меньше отработать, но я об этом тогда не думала. Сейчас геологам сложно работу найти, идем туда, где платят. Вышла на пенсию и вернулась в родной город. А тут свет конец…
— Ну да. Я как Маугли была… в общем, ничего не знала, не умела и не хотела. У матери что ни день гулянки, новые дядьки, одна я дома лет с трех ночевала, может, и раньше, мужиков мать тоже водила, особо не стеснялась… мне бы в школу, а кто меня туда отведет? Мать и не помнила, сколько мне лет-то! Разве что фыркала, у молодой женщины ведь не бывает восьмилетней дочери… ну и говорила всем, что мне пять. И сама, кажется, верила.
— Я приехала, — бабушка Мила потерла лоб. Ей нелегко давались те воспоминания. — Вижу, у дочери жуть кошмарная, каждый день гулянки-пьянки, мужики разные, ребенком она не занимается… я тут, конечно, сорвалась. Танюшку забрала, документы мы все официально оформили, тогда у меня сил побольше было, чем сейчас, да и друзья помогли. Эту мою квартиру дочь сдавала, я жильцов выставила, все в порядок привела и стали жить потихоньку. С Танюшкой я занялась, она в школу пошла, жизнь наладилась…
— А…
— Оля. Ее зовут Оля.
— А Оля что?
— Оляшка? Она себя так любила называть… Олешка и есть. Безмозглая. Где гулянки, там и пьянки, ну и началось… это подниматься тяжело, а вниз скатиться несложно. Она и десять лет назад уже начинала спиваться, а сейчас вот… докатилась.
Бабушка Мила говорила жестко. Отрывисто.
Да, нелегко о таком. Но ведь и из песни слова не выкинешь! Может, и сама виновата. Чего-то не додала, не вложила, не научила… могла бы лечить?
Таскать по наркологиям и прочим?
Да-да, вот Юлия Ивановна Петяшу всю жизнь и лечит. Детей прогадила, жизнь всем испоганила, как могла — и результат?
У самой набор болячек такой, что медколледжу на год практики хватит, обойди вокруг, да и иди диплом получать. У детей ни детства, ни юности, ни здоровья, одни нервы. А муж как пил, так и пьет. И радуется жизни.
Потому как его все устраивает.
Алкоголизм — это ведь не в желудке. Это болезнь разума. Если человек запил от горя — тут ладно, можно и понять, и простить, и вытащить из этого всего. А если ему просто так нравится жить?
И ты всю себя можешь на терке натереть, только ничего у тебя не получится? Ему будет хорошо, тебе плохо?
Людмила Владимировна себя поедом грызла, но между дочерью и внучкой сделала выбор в пользу внучки. И не жалела. Потому что дочь жила так, как ей нравилось. А внучку тянула за собой на дно. И это было неправильно.
— А отец? — тихо спросила Лея. — Он…
— Не звонил. Не писал. Не появлялся. Алиментов не присылал, впрочем, тут все ясно. Он на мать однушку переписал, — разъяснила Таня. — Якобы для меня… та уже давно продана. И пропита.
— Но ведь он же отец! Разве ему не интересно пообщаться, поговорить…
Таня пожала плечами.
— Лея, ты никогда не думала, что обычно на таких Оляшек и притягиваются такие Олешки? Которым тоже лишь бы погулять, поразвлечься, ну и свалить от ответственности? Каким им там дети? Ничего им не нужно, лишь бы свободу не ограничивали.
— Понимаю. Такие бывают.
— А у даэрте такие есть? — не удержалась Таня.
— Нет… годовалое дерево не даст плодов. Только созревшее, то, которое сможет их выносить. Поэтому у нас и не случается такого. Пока женщина не готова к материнству, она не станет матерью. Не сможет. Перводрево не даст.
Людмила Владимировна запомнила про Перводрево. Потом спросит.
— Да, нам бы такой экзамен на зрелость не помешал, — вздохнула Таня. — Только вот… сделают из него очередную кормушку для чинуш, и будут какие-нибудь сволочи решать, кто равен, а кто равнее. Нет тут хорошего рецепта.
Людмила Владимировна с ней была полностью согласна.
— Ничего. И проживем, и выживем, и вообще — справимся. Лея, я хотела спросить. С Олей нельзя так, как со мной? Чтобы поправить здоровье?
Салея только плечами пожала.
— Допустим. Но вы же понимаете, что ее беда не в теле, а в голове. Допустим, я ее вылечу. И она радостно продолжит вести тот же образ жизни. А еще… она будет молчать обо мне?
— Нет, — даже не задумалась Таня. — Не будет.
— Вот. А мы хотели этого избежать.
Людмила Владимировна только головой покачала.
— Я могу сделать другое. Но не гарантирую, что разрушение не пойдет… иначе.
— Иначе?
— Я могу просто, — Салея задумалась, подбирая слова. Все же ей было сложно. — Человек принимает яд, чтобы ему ненадолго стало хорошо. Я могу сделать так, что от конкретного яда ей станет плохо.
— Этиловый спирт, — подсказала Таня.
— Да, наверное. Я могу так сделать, но она может найти другой яд. Это возможно?
— Вполне, — вздохнула Таня. — Наркоту никто не отменял.
— И наркотики, и еще много чего… это ведь не вокруг человека. Это внутри самого человека. Вот хочется ему… или сбежать от реальности, или чтобы реальность посмотрела, испугалась и сбежала от него. Хочется.
Людмила Владимировна кивнула.
— К сожалению.
А сердце все равно болело. Дочь же…
Таня смотрела на это с тоской. Потом решилась.
— Лея, может, все же попробуем? На одну отраву у нее меньше будет?
Салея спорить не стала. Это от нее труда не требовало.
— Хорошо. Давайте так и сделаем. А усыпить ее можно, чтобы она не помнила, как и что это было?
— Мне даже не нужно, чтобы она была в сознании, — Лея пожала плечами. — Пусть спит — неважно.
Таня соображала быстро.
— Бусь, я помню, где она сейчас живет. Можно туда дойти, посмотреть, и если она спать будет — это ведь ненадолго?
— Пара минут, — кивнула Салея.
— Отлично. Никто и не поймет. Лея, скажи, а я могу начать видеть ауры?
Лея и задумываться не стала.
— Энергетические поля человека? Можешь. Ты уже начала их видеть?
— Да. А…
— Это последствия ритуала, который ты прошла. Сможешь видеть, читать, воздействовать, только этому придется серьезно учиться.
Таня не возражала.
— А воздействовать — это как?
— Все, что происходит с человеком, отражается в ауре. И наоборот. Воздействуя на одно, можно исправить другое.
И тут Таня вспомнила.
Вспомнила, как Аня, староста, потерла спину в районе тех самых красных пятен, которые ей… значит, не казались. Просто были видны.
Лея даже не удивилась.
— Да, такое тоже бывает. Так отразилось воспаление. Судя по розовым тонам, человек перед тобой неплохой и здоровый, но — вот. Боль, неприятные ощущения — и вспыхивают пятна. Если их загладить, растворить… прошла бы и боль.
— У нас такое тоже умеют. Но единицы, — вздохнула бабушка Мила. — И тех еще найди…