- Хорошая получилась компания - Сова и Ворон, - засмеялась вслед выходящему из комнаты Голицыну рыженькая. - Ну, что? будете меня охранять?
- А вы и правда репортер? - из вежливости поинтересовался Алексей.
- А ты и правда унтер-офицер? - откровенно и как-то по-детски передразнила его репортерша, разве что, язык не показала. - Что за вопросы? Конечно, репортер, и до сегодняшнего утра даже не была знакома с подполковником Голицыным и к жандармерии имела самое косвенное отношение...
Сделав пару шагов из своего теневого укрытия за шкафом, в котором она и провела все это время, рыженькая неожиданно крутнулась на каблуках вокруг собственной оси. Взметнулись полотнища юбки с разрезами гораздо выше середины бедра, обнажая стройненькие ножки, и по глазам Алексея вспышкой ударила белая, голая едва ли не до середины ягодиц спина репортерши. "Ай, да платье, - успел только подумать потрясенный Воронцов. - Только в кино такие и видел, да и то пару раз..."
А репортерша задорно засмеялась, видимо, довольная произведенным эффектом, а может быть и просто - собой.
- Ну, чего глазеешь? Сегодня на меня в этом платье все так глазеют, будто в первый раз женскую спину увидели, - по-уличному грубовато, но не оскорбительно сказала она. - Слушай, ты лучше расскажи, как с Голицыным-то познакомился? Интересно, наверное?
Только тут Алексей заметил, что девушка изрядно пьяна. Не настолько, чтобы выпадать из туфель или придерживаться при ходьбе за мебель, но уже достаточно, чтобы потерять тонкую грань между возможным и желаемым.
- Да что там интересного... - махнул он было рукой.
- Как - что? - слегка возмутилась репортерша. - Тебя как звать-то? Алексей? Ну, вот и смотри, Лёш: унтер-офицер и подполковник, Жандармский Корпус и армия, да и вообще, кажись, у военных-то мистику не особо жалуют...
- Да я и не особо-то армейский, - подстраиваясь к разговору, в тон Нине ответил Воронцов.
- Это как? - удивилась репортерша, подбираясь поближе к потенциальному источнику любопытной информации.
- А вот так... штурмовики мы...
С легкой гордостью за себя и свою службу вскинув голову, Алексей припомнил, что произошло с ним здесь же, в "Черном доме" в первый же час пребывания...
- ...ну, ты осваивайся, закуси, выпей, а я сейчас, надо тут... - непонятно сказал Володька Седов, едва только они с Алексеем миновали пустынный, тихий, как спящий зверь, вестибюль и узкий, коленчатый коридор, будто специально предназначенный для защиты от штурмующих групп. С умом устроившись за очередным резким поворотом и изредка поливая свинцовым дождем короткий отрезок совершенно пустого пространства, можно было в полном одиночестве сдерживать боевой порыв не одного десятка хорошо вооруженных противников. Эту особенность архитектуры "Черного дома" Воронцов отметил про себя сразу же и еще подумал: "К каким же боям здесь готовились уже при строительстве?"
Но в просторной, освещенной, будто театральной рампой из углов и откуда-то снизу, комнате стоял легкий шум от разговоров многочисленных и разномастных гостей "Черного дома", и никто из них не думал ни о какой войне. Гости сидел на длинных мягких диванах, расставленных в изобилии вдоль стен, кто-то парами прохаживался на свободном пространстве, разговаривая о чем-то своем, но основная часть народа оккупировала длинный стол, заставленный разнокалиберными бутылками и блюдами с закусками. Все они жадно, будто после долгого поста, дорвавшись, выпивали, чуть менее жадно закусывали и - говорили, говорили, говорили, не прерываясь, не обращая особого внимания на то, слушают их собеседники или нет.
Воронцов присел поближе к краю, стараясь быть незаметным, впрочем, и без всякого с его стороны старания, похоже, никто не обратил внимания на появление новых людей ни в комнате, ни за столом. Две совсем молоденькие девчушки неподалеку непрерывно хихикали, отзываясь на плоские, заезженные шутки тройки молодых людей, и то и дело прикладывались к простеньким стеклянным стаканам с каким-то дешевым вином. При более внимательном рассмотрении всё спиртное на столе оказалось не дорогим, простеньким и без всяких претензий на изыски. Спасала только разнокалиберность тары, да еще то, что никому до качества напитков, похоже, не было никакого дела: наливали и пили в охотку, на халяву, лишь бы побольше влезло. Закуска тоже не блистала изысканностью и тонким вкусом: обыкновеннейшая магазинная нарезка полукопченых колбас, совершенно ничем не пахнущего, будто бы пластикового сыра, остатки помидорно-огуречного салата, заправленного растительным маслом, открытые консервные банки со шпротами, сардинами, сосисками и ветчиной, маринованными огурчиками и лечо... и сервировка стола была под стать продуктам: пластиковые, белесые тарелочки двух размеров, тонкостенные простенькие стаканы под любой из напитков, алюминиевые вилки... хорошо хоть посуды и приборов наблюдалось в изобилии.
Откровенно не зная, чем же еще заняться, не наблюдать же за говорливыми гостями и пока еще безуспешными попытками мальчиков склеить себе на часок-другой девочек, Алексей придвинул поближе простое пластиковое блюдо с закусками, бутылку водки и только-только успел налить себе полстакана, как его кто-то, не очень-то и вежливо, как-то запанибратски, потыкал пальцем в плечо.
Неожиданностью для Алексея это не оказалось, он еще за несколько секунд до этого фамильярного тычка почувствовал за спиной тяжелое сопение, сильный запах нездорового мужского пота вперемешку с каким-то тонким парфюмом и дешевого бренди, который был разлит и расставлен на столе в коньячных бутылках.
Чуть повернув голову и прикрывая по привычке подбородок плечом, Алексей увидел стоящего рядом молодого, но уже заплывшего жиром, неопрятного человека, больше похожего на плюшевую игрушку, которой озорные дети протирали пыль под кроватью. Впрочем, одет толстяк был с претензией на некий шик в помятый пиджак грязно-бурого вельвета и узкие, смешные на его толстых ляжках брюки иной, но такой же неблагополучной расцветки. Толстячок невнятно растягивал засаленные губы в ухмылке, изображая не то нарочитую почтительность, не то издевательский смешок.
- Господин хороший, гражданин военный, там вас это... просили зайти, чтоб уважить, значит, и в полной мере...
Он гримасничал и старался изобразить глупенького и недалекого посыльного, но то ли спьяну, то ли из-за природного отсутствия способностей это у толстяка плохо получалось. Выглядел он клоуном-недоучной, каким-то чудом выпущенным на манеж со своим вовсе не смешным номером.
"Что за бред? - подумал, молча подымаясь с места, Воронцов. - На серьезное что-то не похоже. Может, у них тут какая потеха над новичками положена? Все равно, надо бы сходить, от меня не убудет, а время скоротаю..." Тем более, что идти оказалось совсем недалеко, всего-то пересечь трапезную комнату, пройти маленький темный тамбур-коридор, чтобы оказаться...
Вначале Алексей решил было, что оказался на съемочной площадке. Очень уж обстановка напоминала киношно-театральную какой-то нарочитостью, постановочностью. Возле самого входа, на маленьком пуфике - и как только уместились - сидели и смачно целовались взасос две девчонки, взлохмаченные, возбужденные, готовые, казалось, вот-вот перейти к более активным действиям, но при этом полностью одетые, кажется, даже застегнутые на все пуговицы. У противоположной стены на низеньком столике перед широкой кушеткой виднелись остатки закуски, полупустые бутылки из-под шампанского, коньяка, какого-то экзотического ликера вперемешку с грязными стаканами, скомканными, использованными салфетками, полудесятком пепельниц с дымящимися в них окурками. По самом краю кушетки, невероятным образом подобрав под себя ноги и разметав свесившиеся до пола волосы, спала мертвым, пьяным сном полуодетая женщина. Чуть поодаль от нее, подпирая спиной стену, в распахнутом мундире и не очень свежей, когда-то белой рубашке под ним, развалился офицер со стаканом в руке. Второй, свободной рукой он обнимал смазливую блондиночку, игриво жмущуюся к его боку и норовящую чмокнуть офицера в щечку. Из одежды на блондинке были черные чулочки и совершенно прозрачная, невесомая шаль, постоянно сползающая с плеч. Завершающим штрихом к потешной картинке "Офицер на отдыхе" был сидящий спиной к вошедшему Алексею, сгорбленный, постоянно вздрагивающий плечами гитарист, извлекающий из своего инструмента нечто заунывно-залихватское, то ли цыганское, то ли - собственного бредового сочинения.