– Тогда все было по-честному. Я старался изо всех сил, а он ни в какую. Надо же было на ком-то сорвать злость? Так что карниз сам виноват.
Едва ли на свете найдется хоть один карниз с более плачевной судьбой. Прожил он после покупки ровно полчаса и был завязан в узелок за злостное неповиновение. Занавески до сих пор валяются где-то на антресолях. Жаль, три дня их выбирали.
– А что он не вешался? – дуя на ушибленную руку, стонал Игорь. – Бобошеньки. Жалей меня, несчастного. Сейчас же! А то я весь дом по кирпичику разберу. Понастроили, предки, мать их перемать. Жалей меня немедленно!
Пришлось интенсивно дуть на руку, прибавив для верности приговорку: «У собаки болит, у кошки болит, а у Игорешечки пройдет».
– Мимо, – продолжил Игорь.
– Что «мимо»?
– Пройдет мимо. Подуй еще разок. У тебя такие щеки потрясающие, когда ты это делаешь.
– Отвянь, а? – не на шутку оскорбилась я.
– Ладно. Смотри. Вот она, заветная дверь в кладезь информации. Сделай трогательное лицо и жми на кнопку. Да не такое, а то ты смахиваешь на неудачливого нищего с паперти.
Мы с Игорем некоторое время напряженно слушали злобное эхо звонка, приложив уши к высоченной двухстворчатой двери. Казалось, резкий звук мчится на всех парах в глубь неведомого помещения, чтоб навеки раствориться в безднах пыльных артефактов.
На левой стороне двери, многократно покрашенной в разные оттенки коричневого, сохранились следы пребывания прошлых жильцов. Судя по отпечаткам от отодранных с мясом звонков и приклеенным подле них бумажкам, ранее в этой обители квартировали Буты, Фридманы, Синяковы и три Иванова. Была еще полустертая госпожа Запределова, которой явно не повезло. Чья-то зловредная рука изменила ее фамилию в Заперделову.
Я машинально оторвала бирку с линялым чернильным Ивановым, к несказанному изумлению обнаружив под ней набившую оскомину фамилию Березовского. Блин горелый, вот где он, оказывается, затаился! В надежде на повторное чудо поотрывала автографы остальных Ивановых, однако, к моей досаде, никаких фигурантов типа Ходорковского или Чубайса там не оказалось. Отколупав последнюю наклейку, я узрела выведенное пером затейливое «Мав…».
– Смотри – Мавроди! – азартно воскликнул Игорь, увлеченно наблюдавший за моими археологическими изысканиями.
Увы, некто «Мав…» пострадал из-за качественного канцелярского клея. Последние буквы упорно не читались. Я настаивала на невозможности такого совпадения, а Игорь бился за печально известного создателя прожорливой пирамиды. Он уже прогнозировал, каким образом мы станем проводить обзорные экскурсии в квартире-музее. Растолковывая посетителям, как, сидя на горшке, трехлетнее дарование задумывало безопасный план отъема первого миллиона.
– Про него по телику рассказывали. Он, бедняжка, страдает. Арестовали весь тираж его книжки. Так он признался, что вовсе не скрывается. Просто ему дома некомфортно – вкладчики мешают спокойно жить.
– Сволочи какие, – саркастически усмехнулся Игорь. – Неужели он так и сказал?
– Ага.
– Значит, я прав. Вот тут его убежище.
– Ты ничего не путаешь? По-моему, тут живут твои друзья.
– Отвянь, мелочь пузатая. Просто он тут жил, а потом съехал. Надо памятную доску на фасаде повесить. На белоснежном мраморе. У меня есть знакомый – просто спец по резьбе на камне.
– На кладбище трудится? – уверенно заключила я.
– Нет. Камины режет. Потом как-нибудь заскочим, полюбуемся. Но с вывеской я, пожалуй, погорячился.
Поймав мой любопытный взгляд, Игорь счел нужным объясниться.
– Моим приятелям такая реклама ни к чему.
– А что, им деньги не нужны?
– При чем тут деньги?
– При том. Как только народ прознает, что тут пахнет Мавроди, так сразу ринется тащить наличку мешками.
– Думаешь, второй раз в «г» вляпаются? Хотя… ты права, понесут как миленькие. В нас неистребима творческая жилка халявщиков.
Издав торжественный мистический скрип экстра-класса, дверь наконец изволила распахнуться. Из темноты прозвучал бодрый «привет», а затем протопали легкие удаляющиеся шаги.
Я с любопытством заглянула внутрь. Дверей, оказывается, было две штуки. Между ними на фанерных полках, покрытых неряшливыми обрезками клеенки, пылились трехлитровые пустые банки. Скорее всего, рачительные хозяева здесь хранили огурцы и прочие заготовки в прохладе, веющей от парадной лестницы.
Игорь осторожным жестом пригласил меня внутрь квартиры. Прямо пред нами на стене висели обрывки полосатых обоев и недоделанный унылый доспех рыцаря, привешенный на мощном ржавом крюке. По всей видимости, рыцарь при жизни обладал несуразной фигурой с непомерно длинными ногами и бочкообразным грудастым туловищем. Чуть ниже на ветхозаветной тумбочке с перекошенными дверцами пылилась голова, то есть шлем, в которой ей было положено находиться.