Глава вторая. УЗКАЯ ЩЕЛЬ
Гирин поднес руку к лацкану пиджака, где должен был быть карман кителя, спохватился и вынул пачку документов из внутреннего кармана. Профессор Рябушкин небрежно перелистал справки и удостоверения.
- Я все это знаю, но почему же институт Тимукова отказался от вас? Правда, вы за войну не выросли как ученый.
- Я изменил специальность и стал хирургом. Думаю... - Гирин хотел было объяснить истинное положение вещей, но сдержался.
- Конечно, конечно, - спохватился Рябушкин, - все это послужило для вашей пользы, хорошо для экспериментальных работ, но до докторской диссертации вам куда как далеко!
- Я не претендую на какое-либо заведование и могу быть хоть младшим сотрудником.
- Отлично! - воскликнул с облегчением Рябушкин. - Тогда, значит, прямо в мою лабораторию. Проблема боли в физиологическом аспекте, а для вас - с психологическим уклоном.
И заместитель директора института принялся объяснять существо разрабатываемой им проблемы. Гирин хмурился и, воспользовавшись передышкой в речи профессора, сказал:
- Нет, мне это не подходит.
Рябушкин остановился, как осаженная на скаку лошадь.
- Позвольте узнать: почему?
- Мне кажется неприемлемым ваш подход к изучению проблемы. Болевая сыворотка - средство вызывать боль, вместо того чтобы бороться с ней.
- Да неужели вы не понимаете, что, узнав механизм появления и усиления боли, мы сможем действовать наверняка в борьбе с нею! - с раздражением воскликнул профессор. - Видно, что вы не диалектик.
- Диалектика - вещь сложная, - спокойно возразил Гирин. - Вот, например, может быть и такая диалектика: живем мы еще в далеко не устроенном мире, еще сильна всяческая дрянь, и ваша болевая сыворотка преотличнейшим образом может быть использована для неслыханных пыток. А что касается секретности, то вам, научному администратору, должно быть известно, что секреты в науке лишь отсрочка, тем более короткая, чем более общей проблемой вы занимаетесь. И все это на фоне успехов нашей анестезиологии выглядит неважно.
- Какую ерунду вы городите! - не сдержался профессор. - Так, по-вашему, некоторыми вещами нельзя и вовсе заниматься!
- Есть вещи, которыми нельзя заниматься, пока не будет лучше устроено общество на всей нашей планете, - подтвердил Гирин, - и ученым следует думать об этом. Меня тревожит, например, не слишком ли много кое-где развлекаются с энцефалографами и с лазерами.
- Ну и что?
- А то, что ряд американских физиологических лабораторий занят усиленным изучением прямого воздействия на определенные участки мозга. Вызывают ощущения страха или счастья, полного удовлетворения - эйфории. Пока у крыс и у кошек, но мостик-то ведь узок!
- Послушать вас, так я вредной вещью занят?
- Я думаю, что так.
- И вы не хотите работать в моей лаборатории именно по этой причине?
- Прежде всего по этой.
Профессор некоторое время собирался с мыслями и подавлял негодование.
- Вот какой вы! Но другой работы мы не найдем для вас в институте! Впрочем, нас недаром предупреждали... - Рябушкин умолк, спохватившись, но Гирин насторожился.
- Это о чем же предупреждали, можно узнать? О моем несговорчивом характере?
- Характер - пустяки! Есть кое-что похуже!
- Вот как? Тогда уж извольте сообщить, а то я все равно в партком пойду. Там добьюсь, в чем дело.
Рябушкин поморщился и нехотя начал, постепенно оживляясь:
- Есть такой за вами грешок, что там - целый грех, за это раньше даже врачебный диплом отнимали. Лечили вы одного больного якобы от рака, а на самом деле отравили анестезией, рака-то и не было, а вы такую дозу закатили, что больной умер. Оправдаться-то оправдались перед комиссией, а вот слава хвостом идет...
- Да, вы правы, хвостом! Вот эти хвосты и превращают людей, кто послабее, в пресмыкающихся с хвостом! - отвечал Гирин, вставая.
Встал и Рябушкин, избегая смотреть ему в глаза.
- Приглашение, которое вам послали, мы аннулируем! - крикнул профессор вслед уходившему.