- Хватит на сегодня! - Гирин выключил энцефалограф. Широкая лента миллиметровой бумаги, ползшая по столбу прибора, замерла. Перья, вычерчивавшие ряды угловатых записей биотоков от разных участков мозга, прекратили свои колебания. Лаборантка Вера нажала массивный рычаг и отворила толстую дверь камеры, изолированной от света, звука, электрических колебаний и магнитных влияний, зачерненной и заземленной. В глубоком кресле сидел студент-доброволец, подвергавшийся опыту. Лаборантка расстегнула пряжку тугой резиновой ленты, которая удерживала на голове испытуемого сетку с двадцатью электродами, посылавшими пучок разноцветных проводов через стену камеры в огромный энцефалограф - прибор, записывающий биотоки мозга. Студент почесал раздраженную электродами голову, пригладил волосы и весело вскочил с кресла. Извинившись, он сладко потянулся.
- Ура! Закончили. Признаться, надоело! Какой сегодня опыт по счету, Верочка?
- Пятьсот семьдесят четвертый, - отозвалась лаборантка.
- И сколько будет еще, Иван Родионович?
- Наверное, до семисот. Как скажет профессор.
- Признайтесь: вам не осточертело это топтание на месте?
- Почему топтание? Даже в отрицательных данных, которые получаются у нас, есть смысл.
- Так-то так, - уныло согласился студент. - А все же хотелось бы чего-то потрясающего, совсем нового. И скорого. Ведь столько в нашей науке возможностей, непроторенных путей. И вы, я вижу, знаете много такого, о чем мы даже не получили представления на биофаке. А должны выполнять скучную, бескрылую работу, ведь старик наш весь в прошлом!
- Разве я не говорил вам, что в науке могут быть два пути - путь смелых бросков, догадок, с отступлениями, провалами и разочарованиями, и путь медленного продвижения, когда постепенно нащупывается истина. И оба полезны, и один не может обойтись без другого. Без таких вот тяжеловозов науки, тянущих громадный воз точных фактов, как наш профессор. Уважайте их, Сережа, это прочные опорные камни!
- Так-то так, - буркнул студент.
В углу лаборатории зазвонил телефон, и лаборантка подала трубку Гирину.
- Иван Родионович, дорогой, как хорошо, что я вас застал, - услышал он громкий голос Андреева. - Вы мне очень нужны. Помогите. Может, приехали бы, а? Катя еще не вернулась, но я чаем уважу... Поговорить надо одному товарищу (он назвал имя известного геофизика) с умным врачом. Неофициально, так сказать, без профессиональной церемонии, как ученому с ученым. А?
Гирину не хотелось ехать после одиннадцати часов работы, но он не мог отказать Андрееву.
И, сидя в знакомом глубоком кресле у курительного столика кашмирской работы, он выслушал трагическую повесть о нелепой судьба сына геофизика. Не было более талантливого математика на всех курсах инженерно-физического института. И вдруг красивый и здоровый юноша, способный музыкант, шахматист, заболел; Вялость, быстрая утомляемость и боли, в правом боку быстро сменились расстройством походки, плохой координацией движений рук, сильными головными болями. Долго искали причину, юноша перекочевал уже в третью больницу, и ему становилось только хуже. Но теперь...
- Погодите минуту. Кажется, я догадываюсь. Наследственный сифилис исключен был сразу? И мозговая опухоль тоже?
Профессор геофизики молча кивнул.
- Тогда, значит, нашелся умный врач и велел сделать анализ мочи на металлические соединения и обнаружил...
- Да, да, конечно, медь!
- Следовательно, вильсонова болезнь. - Настроение Гирина заметно упало.