- Финал играть? - спросила Рита, не останавливаясь.
- Да, да!
Быстрые, почти неуловимые движения Симы сменялись мгновенной остановкой в позе, полной пластического изящества, неподвижность которой подчеркивалась коротким, резким, вызывающим заключительным сгибом руки, поворотом головы или раскрытием пальцев. Резко поднятая и остановленная нога, сгибание или выпрямление кистей закинутых над головой рук казались смешливыми после трудных балетных па гимнастического танца.
И превосходное сложение Симы сделало танец похожим на кинокадры с отточенного произведения живой скульптуры. Смена выразительных поз в ритмической последовательности, и все тело застывало в немыслимой балансировке, а резкие заключительные движения рук как бы говорили о том, как легко и весело гимнастке. Адажио кончилось.
- Еще раз финал! - отрывисто потребовала Сима.
- Отдохни!
- Нет! Я не устала.
Рита играла снова и снова, пока Сима не попросила перерыва. Рита, повернувшись на винтовом табурете, пристально смотрела на подругу.
- Ты хороша! Прямо по-свински хороша!
- При чем же тут свинство? Хороша, как свинья? И это дружеское одобрение?
- Перестань! Не прикидывайся, что ты ничего не понимаешь! Свинство заключается в том, что у тебя все так ладно: и фигура, и движения, и чутье при исполнении. Сколько бьешься, чтобы все это привести в соответствие, а у тебя оно готовое... Помнишь австрийскую фигуристку, выступавшую на показательных соревнованиях в апреле, Карин Фронер?
- Конечно. Помню ее произвольную композицию - танец «модерн». И что же?
- Она совсем такая же черненькая симпатяга, и фигура в точности твоя.
- Рита, милый мой визирь, - Сима усадила подругу и обняла ее за плечи, - а мне вот хочется быть повыше, такой, как ты. И с таким же легким телом, как у Люси. Вспомни ее прыжки! Куда мне! А вспомни эту дивную маленькую девчушку, Лену Карпухину. Несомненно, будет чемпионка. Гибкость, подлинное изящество, не могу точно выразить, красивая свобода движений, быть может. И все ладно в этом ее крепком теле, несмотря на рост.
- А ты очень похожа на Карпухину, знаешь? Только, конечно, взрослее и - очень женщина, в этом твоя особенность и твоя сила. Мужчины должны бы повалиться к ногам твоим и на руках тебя носить.
- Они и рады носить, только быстро роняют, - рассмеялась Сима, - как Георгий, мой бывший муж. Ну, ты его знаешь!
- А другие? Ведь на нем свет клином не сошелся.
- Не сошелся, ничуть. Но как-то получается, что от тебя требуют быть такой, какой им хочется. Стараются тебя слепить по подходящей для них форме. И беда, если ты оказываешься сильнее! Тогда им надо выказать свое превосходство, а если его нет, то, значит, надо унизить тебя, пригнуть до своего уровня и даже еще ниже.
- Ух, это я знаю! - важно согласилась Рита. - Ну, поставим чайник? Кончили?
- Если не устала, еще разок? До девяти часов, хорошо?
И Рита играла адажио из балета Бальсиса еще целый час, а Сима старательно отрабатывала свою произвольную программу. Наконец она умчалась под душ, оставив Риту в задумчивости перед пианино.
- Что ты скажешь о моей программе? - спросила Сима, причесывая свои густые волосы.
- Знаешь, все хорошо. Но... - Рита подумала, собираясь с мыслями, - я бы искала что-то другое. Тут нет завершения, последнего взлета, какого-то отчаянного накала, ну того, чем бы должна закончиться композиция, идущая так сильно. Я бы даже сказала, что она чуть холодновата для тебя. Впрочем, может быть... - Рита умолкла.
- Что может быть? Я сама кажусь тебе холодноватой?
- Иногда. Но и как-то странно: где бы женщине надо быть пылкой - ты спокойна, а порой проявляешь прямо яростный темперамент.
- О, интересно! А ведь ты, наверно, права, - ответила Сима, садясь на край дивана. - Мне почему-то всегда думалось, что любовь сильных и здоровых людей должна быть легка и светла. В ней ничего не искажается и не подавляется. А если проходит, то тоже без «самораздирательства», без мрака и безысходности. У меня так и получалось - проходило легче, чем у других людей. Но не потому, что я прыгала по верхушкам.