Гирин в упор взглянул на него, и грубая напористость собеседника точно смялась. Будто остановленный невидимой рукой, он отступил и скрылся за группой людей, выходившей из соседнего зала. Небрежные жесты и нарочито спокойный осмотр выставленного выдавали профессионалов-художников, чье показное равнодушие прикрывало острую ревность и глубокий интерес знатоков.
— Не понимаю: зачем вдруг выставили пронинскую вещь? — громко спросила тонкая узколицая женщина, проходя мимо статуи Анны. — Некрасиво, старо, нет мысли, грубый примитив.
— Согласен с вами, не стоило выставлять, — ответил шедший позади полный, хорошо одетый человек, — что миновало, то миновало. Наше время должно жить находками красоты иного порядка.
Прислушиваясь к разговору и оглядывая зал, Гирин обратил внимание на среднего роста девушку, стоявшую под большим панно. Ее прямая и в то же время свободная, нескованная осанка говорила о долгой дружбе со спортом, гимнастикой или танцами. Простое голубое платье, туго стянутое черным пояском, не скрывало фигуры, столь соответствующей гиринскому понятию прекрасного, что у того перехватило дыхание. Ее необычайно большие серые глаза, казавшиеся темными от ярких, как у детей, белков, вдруг встретились со взглядом Гирина. Девушка чуть улыбнулась, встряхнула короткими черными волосами. Гирин почувствовал немое одобрение. И, повинуясь ему, существовавшему, наверное, только в воображении, Гирин подошел к художникам.
— Я услышал ваши высказывания насчет скульптуры, — обратился Гирин к полному, с сильной проседью художнику, показавшемуся главой этой группы. — Может быть, вы поясните мне, что вы понимаете под красотой? Ваша соратница по искусству, — Гирин кивнул в сторону худенькой женщины, — заявила, что статуя некрасива, а мне она кажется очень красивой. Следовательно, я чего-то тут не понимаю?
Глава художников посмотрел на Гирина со снисходительным сожалением.
— Надо различать красоту и красивость, — назидательно сказал он. — Красивость — это то, что представляется красотой для людей обычных, с неразвитым вкусом, а красота… — Он многозначительно умолк.
— И все же?
— Как бы это яснее… — Несмотря на свой апломб, художник замялся. — Это… это отношение художника к жизни. Если оно светлое, с верой в счастье, с близостью к народу, к жизни, глубоко проникает в жизнь, то тогда получается красота.
— В произведениях художника?
— Безусловно!
— Я не про то спрашиваю. Есть ли в природе, вне художника, эта красота или красивость — все равно, или она получается только путем создания ее художниками, что, по-моему, идеалистическая выдумка?
Художник покраснел. Привлеченные спором, посетители подошли поближе.
— Конечно, красота существует в мире. Но для ее понимания нужен развитый вкус, нужно чутье художника. И его долг выявлять и показывать ее людям.
— Вот наконец-то! Значит, красота существует помимо нас, в объективной реальности, как говорят философы. А если так, то какие критерии есть у вас для определения красоты?
— Я вас не понимаю, — пробормотал художник, более уже не смотревший на Гирина с превосходством жреца искусства.
— Жаль. Тогда попробуем на примере. Вот ваш товарищ, художница… — Гирин вопросительно посмотрел на суровую критиканшу.
— Товарищ Семибратова, она график.
Гирин поклонился.
— Товарищ Семибратова сказала, что статуя некрасива. Почему? Объясните мне, каков ваш критерий для столь категорического суждения. Посмотрите, — он обвел рукой все возраставшую группу слушателей, — здесь, мне кажется, большинство находит статую красивой.
Слушатели закивали одобрительно. Художница поджала тонкие губы.
— Мне трудно говорить с человеком, не знающим наших художественных понятий. Но попробую. Образ женщины, чистый и светлый, должен быть лишен подчеркнутых особенностей ее пола.
— Почему? Это же ее пол?
— Если вы будете меня перебивать, я ничего не скажу! Женщина в новой жизни будет похожей на мужчину, тонкой, стройной, как юноша, чтобы быть повсюду товарищем и спутником мужчины, чтобы выполнять любую работу. А тут, смотрите, широкие, массивные бедра. Чтобы соблюсти пропорциональность, ноги пришлось утолстить, сделать сильнее икроножные мышцы и валики мускулов над коленями. Как много здесь животного, ненужной силы. Зачем это в век машин? И вдобавок не просто силы, а силы пола, эротической. Вот, пожалуй, все.
— М-м! Во всяком случае, теперь я понимаю ход ваших мыслей. — Гирин посмотрел на художницу с уважением. — Могу я обобщить это так, что вы видите красоту такой, какой, по-вашему, она должна быть? И не принимаете того, что не согласно с вашими представлениями?