— Просто Антон, — кивнул он, вновь подходя к раковине, чтобы сполоснуть руки. Ни в коем случае не брезгливость от аккуратных, но поврежденных женских ног. Профессиональная привычка, въевшаяся под «корку».
— Антон! — увереннее продолжала Колесникова. — Вы сказали, что посмотрите ногу и напишите мне справку.
— Напишу, — всё с тем же ледяным спокойствием продолжал Берестов, неспешно вытирая руки. — Вы хотите продолжать кататься? Я бы не рекомендовал этого делать, — игнорируя секундный шок Колесниковой, он прошел к окну и опустился за стол, начиная перебирать бумаги в поисках нужного бланка.
— Это пустяк, — продолжила упорствовать Ира, садясь напротив.
— Это — острое воспалительное заболевание. Дегенеративный процесс, который нуждается в регрессе, а не прогрессировании! — строго поправил её Антон, блеснув недовольным взглядом карих глаз, прекрасно видимых через линзы очков.
— Кем вы работали до того, как прийти к нам? — нахмурилась Колесникова.
— Хирургом-травматологом, — тут же ответил он, на миг погрузившись мыслями в прошлую, чисто больничную, жизнь. Берестов последние три года не видел ничего и никого. Только бесконечные реки страшных травм и удушающую концентрацию боли. Антон работал хорошо. И порой дежурил несколько суток подряд. Не замечал проходящую мимо него жизнь, игнорировал собственный организм, который больше не мог подпитываться дрянным кофе и резиновыми сэндвичами, и изрядно потрепанную нервную систему. Однако замечал Яну, которая работала фельдшером на скорой и дружба с которой в один момент переросла в нечто большее. Однако это «большее» не выдержало стремлений Яны к большим деньгам, а не к бесконечной жизни в машине неотложки и редким совместным выходным с Антоном, вечными спутниками которого стали глубокие синяки под глазами. Яна не собиралась задерживаться в медицине надолго, и не скрывала этого. Всё чаще её раздражала эта вечная нервотрёпка, перекусы на бегу, вызовы в четыре утра на пьяных бомжей в канаве и бабулек с гипертонией. Всё чаще стала заикаться о том, что тухнет здесь, и как здорово было бы открыть своё дело и работать на себя любимую. В итоге она всё-таки променяла и работу, и Антона на «прибыльный и независимый бизнес» — ноготки и наращивание ресниц. Уход Яны стал последней каплей. Пресловутым пинком под зад. Да, он всё ещё скучал по операциям, по адреналину, по крикам «дефибриллятор!», «кислород!» и «срочно в операционную!». Да, он всё ещё не умел жить вне стерильных стен. Всё ещё не привык большую часть времени смотреть в лицо относительно здоровым людям, а не разглядывать очередные рваные раны и открытые переломы. Не привык. Не умел. Но очень хотел научиться.
— Ого, — лицо Ирины вытянулось от удивления, — и людей резали?
— Иногда даже сшивал обратно, — строго отвечал Берестов, найдя нужный бланк, — если хорошо себя вели.
Однако воцарившаяся тишина вынудила Антона поднять взгляд и посмотреть на растерявшуюся фигуристку поверх очков.
— Шутка, — пояснил он, наблюдая, как Колесникова вновь начала дышать, — мне приходилось сшивать всех. Даже тех, кого очень не хотелось… — уже гораздо тише пробурчал под нос. — Ирина, — вновь начал он, — вашей ноге необходим покой. Если бы вы пришли ко мне на прием как обычный человек, я прописал бы вам кучу лекарств, процедур и выдал больничный недели на две-три как минимум, — перечислял Антон, заполняя бланк рваным почерком, за крючками которого принялась гипнотизирующе следить Колесникова. Она не теряла надежду.
— Но я не обычный человек, — попыталась парировать она. — Видно, что вы ничего не знаете о спорте. Пока что.
Берестов отвлекся, бросив заинтересованный взгляд на Ирину. И она впервые за всё время их взаимодействия заметила в его глазах что-то живое. Похоже мало кто осмеливался в чем-то его упрекнуть.
— Вы не найдете среди нас здоровых людей, — продолжила она, несколько теряясь под пристальным взглядом. Антон смотрел так, будто наперед знал всё, что она скажет. И уже имел наготове ответы. — И…
— И это не значит, что вам стоит ещё больше усугублять ситуацию. Вы ведь даже не в сборной, а всего лишь в резерве, — прошелся по больной мозоли Антон, — так ради чего всё это? У вас нет ни медалей, ни призовых, ни… Ради чего там ещё вы усердно торопитесь к патологоанатому?
— Ради любви! — воскликнула Ирина, наклонившись ближе к Берестову. — Есть такое слово — «любовь». Я люблю то, чем занимаюсь. Я возрастная фигуристка. Мне двадцать четыре. Молоденькие девочки сейчас правят балом, а я… — Колесникова на мгновение осеклась, понимая, что слишком повысила голос, и осела обратно на стул, продолжая уже тише: — а для меня то, что я просто выхожу на лёд и участвую в чемпионате России — уже высшая награда. И пока я могу — я буду.
— Вот как… Могу и буду… — задумчиво повторил Антон и вновь принялся что-то писать. Несколько секунд Ирина сидела смирно, разглядывая то Берестова, неожиданно найдя его симпатичным, то его аккуратные длинные пальцы, которые мало ассоциировались с грубыми руками хирургов, то неразборчивые каракули, которые полностью соответствовали стереотипу об уродливом почерке врачей. Но затем резко решила сменить тактику.
— Мы можем… Пообедать или поужинать сегодня, — заискивающе начала она, облокотившись о стол Антона. Но тут же ощутила, как внутри что-то обвалилось. Тот даже не поднял на неё взгляд!
— Обед в обмен на справку? — предположил он, всё же позволив себе улыбку.
— Да! — оживилась Колесникова, подобно ребенку подпрыгнув на стуле от нетерпения. Через секунду заветная бумага была у неё в руках и она, торопливо поблагодарив врача, тут же бросилась к двери.
— Я зайду, как освобожусь, — смущенно улыбнулась она, ощущая странное возбуждение, то ли от радости, то ли от того, что Антон оказался сговорчивым и «своим» человеком.
— Надеюсь, это случится скоро, — неестественно очаровательно улыбнулся Берестов, пытаясь подыграть фигуристке. Он и без всяких «надежд» знал, что увидит её скоро. Даже слишком.
***
— Вот! — на всю ледовую арену воскликнула Ирина, прибежав обратно к тренеру, и гордо вручила ему справку. — Я же говорила! Я оказалась права! А вы мне не вер…
— Это ты-то оказалась права? — с хитрой улыбкой уточнил немолодой мужчина, но тут же вновь стал серьезным. — Я вообще удивлен тому, как ты светишься, учитывая то, что здесь написано. Кубок России на носу! Я же просил тебя бер…
Но Ирина не дала тому договорить. Она выхватила справку, которую даже не удосужилась изучить сама, и ощутила, как от пары слов, выведенных до одурения неразборчивым почерком, кровь закипела в жилах, одаряя небывалой яростью.
«Медицинский отвод от тренировок сроком на три недели».
***
— Ты думаешь, ты здесь самый умный?! — закричала Колесникова и ворвалась в кабинет Антона, буквально с ноги, благо, здоровой, вышибая дверь.
— Ммм, — сладко протянул Антон и отвлекся от компьютера, одаривая гостью теплой улыбкой, — я смотрю, ты уже освободилась?
— Ты ведь сказал, что справка в обмен на обед! — делая огромные шаги навстречу, припоминала Ирина, не обращая внимания на то, как резко перешла с врачом на «ты».
— Именно, — кивал Антон, буквально упиваясь эмоциональностью и покрасневшими щеками Ирины. Он слишком давно не видел таких девушек. Обычно те, что были рядом, истерили из-за очередного неадекватного пациента, который вновь скидывал ложки и тарелки в унитаз. А Яна, как правило, в последнее время беспокоилась лишь о том, как быстрее свалить из медицины и открыть своё дело. — Я ведь не уточнил, что именно будет в справке. А ты сказала, что будешь кататься, пока можешь это делать. Но ты, объективно говоря, не можешь. Это моё профессиональное мнение.
— Ах профессиональное мнение?! — Ирина с грохотом положила ладони на стол, наклоняясь ниже, и в порыве гнева даже не заметила, как взгляд Антона на мгновение «упал» в вырез её майки. — Будет тебе и моё профессиональное мнение! И смотри, как бы тебе после него не выписали «медотвод».
— Ты мне угрожаешь? — приподнял брови Антон, а затем не сдержался и, неожиданно для собеседницы, расхохотался. Искренне, заливисто, но где-то чуть нервно. В какой-то момент он снял очки, откинув их на стол, и прикрыл ладонью глаза, продолжая смеяться. Антон успел молниеносно поймать себя на мысли, что уже давно не смеялся. Ему и раньше угрожали. Тысячи недовольных родственников, среди которых особой кастой были невменяемые мамаши. «Почему вы зашили моего ребенка вот так? Неужели нельзя было аккуратнее?! Я подам на вас жалобу! Вы знаете, кто мой муж?!». Но такие угрозы через год работы слух Антона попросту перестал воспринимать и доводить до мозга. Ему и так было чем заняться, постоянно анализируя те или иные травмы, молниеносно соображая, как лучше оперировать.