Выбрать главу

Но были и те угрозы, которые пугали. Независимо от опыта. Угрозы жизни пациентов. Угрозы, которые были вызовом самой Смерти, чье ледяное дыхание Антон, казалось, иногда ощущал собственными руками даже через резиновый слой перчаток. Но старался не замечать, концентрируясь на пострадавших. Он всегда старался победить, вырвать с того света в последний момент. Но не всегда получалось. Иногда операция для разбившего голову насильника, привезенного из следственного изолятора, сделанная «спустя рукава», всё равно была успешной, а операция для крохотной малышки, попавшей под машину, заканчивалась трагедией…

Люди, попадающие в больницы, любят истерично вопрошать у врачей «где в этом мире справедливость?!», совсем не догадываясь о том, как часто сами врачи задаются этим же вопросом, который эхом смертей проносится по всему телу, заставляя невольно вздрогнуть.

— Раз ты теперь спортивный врач, — язвительно произнесла Ирина, вырывая Антона из воспоминаний и снова вызывая на его губах улыбку, — то и в спорте нашем должен разбираться отменно. Завтра вечером будем смотреть тренировки лидеров сборной. У тебя одна ночь, чтобы выучить, чем риттбергер отличается от тулупа.

— Ритт… что? — растерялся Берестов, в мгновение выкинутый из своего профессионального лексикона в другой, абсолютно ему чуждый.

— Вот об этом мне сам завтра и расскажешь. По твоей милости у меня теперь много времени! — всплеснула руками Ирина, выпрямляясь и направляясь к выходу.

Антон проводил её взглядом, ухмыльнулся, когда дверь с грохотом захлопнулась, а затем отметил, что раньше со своими пациентами флиртовать он не имел возможности, как минимум потому, что чаще всего те были без сознания, а теперь — совсем другое дело. Осталось только вспомнить, как это делается.

И, конечно, успеть найти в своем шкафу что-нибудь красивее белого халата.

И загуглить, что такое «риттбергер»…

========== 2 ==========

— Вот! — оживилась Ирина, подпрыгнув на пластмассовом сидении трибуны так, что и сидящий рядом Антон чуть покачнулся. — Вот сейчас будет интересно!

— Ты говоришь так перед каждым новым фигуристом, — со скепсисом отметил Берестов, но всё же поправил очки, принимаясь смотреть внимательнее. Впервые за час, что он провел вместе с Ириной, на лёд вышла пара. Причем, если верить словам спутницы, одна из лучших в мире. — Кто это? — поинтересовался Антон, бросив косой взгляд на Ирину, чей нос и щеки начинали заметно краснеть от холода — они сидели слишком близко к самому льду. Берестов убедил себя, что в такой вылазке из кабинета есть немало плюсов. Он и с девушкой, наконец, пообщается вживую и соотнесет то, что узнавал о фигуристах посредством медицинских карт с тем, как они выглядят.

— Алиса Калинина и Евгений Громов, — не отрывая взгляда от озвученной ею пары, ответила Ирина.

— Громов? — нахмурился Антон, вспоминая то, что успел прочесть. «Ушиб головного мозга, четыре дня без сознания, оскольчатый перелом двух поясничных позвонков, длительная реабилитация…». — Он — один из лучших в мире? — с неверием переспросил Антон, вынудив Ирину обернуться. И, судя по взгляду фигуристки, та была совсем недовольна такими познаниями, вернее их полным отсутствием, у врача сборной.

— Слушай, ну это уже форменное свинство! — нахмурилась она, позволяя морщинкам появиться на лбу. — Я, конечно, очень уважаю твой род деятельности, спасение жизней и всё такое… — с раздражением продолжила Ирина, вызывая на губах Антона улыбку. — Но не знать ведущих фигуристов страны и мира это непростительно. Почему ты, когда согласился на эту должность, хотя бы не загуглил кого будешь лечить?

— Мне для того чтобы лечить, не нужно знать ваши регалии, — с улыбкой отвечал Антон, забавляясь от такого тона Иры. — Громов, с его букетом травм, должен быть благодарен, что вообще ходит. Я бы запретил ему кататься, будь моя воля. И я, возможно, так и сделаю.

— Ну-ну, я посмотрю, как ты попробуешь что-то ему запретить, — парировала Ирина, всплеснув рукой. — Ты заржавел в своем врачебном мышлении и думаешь о нас как об инвалидах…

— Да вы и есть инвалиды. В первую очередь на голову! — Антон на мгновение перевел взгляд на лёд. — Он не должен кататься.

— Ага, — усмехнулась Ира, с восхищением наблюдая за тем, как предмет их спора набирал скорость для двойного акселя, а затем взмыл в воздух, выполнил обороты и безошибочно приземлился на одну ногу, выставив руки в стороны. — Но при этом он не только катается. Он летает, — мечтательно вздохнула она, ощутив неприятный укол в голени и горькую зависть, вмиг разлившуюся по телу. Ступни, обтянутые мягкими зимними сапогами, изнывали при этом то ли от желания выйти на лёд, то ли от хронической боли из-за многочасовых тренировок в твердых ботинках…

— Вот это — тройной риттбергер, — продолжила Ирина, неосознанно наклонившись к плечу Антона, чтобы пояснить увиденный элемент.

— Я бы назвал иначе, — отметил Берестов, недовольно поджимая губы.

Колесникова, нахмурившись, перевела взгляд на своего собеседника и, осознав, насколько близко к нему прильнула, сконфуженно отодвинулась.

— И как же? — на мгновение дрогнувшим голосом, поинтересовалась она, а затем сдавленно кашлянула, чтобы вернуть ему былое уверенное звучание.

— О, ещё и простуду подхватила на своём льду, — мрачно вздохнул Антон, продолжая наблюдать за происходящим на катке. — Как? «Смертельный номер для опорно-двигательного аппарата» или «Привет, сменные суставы!». Тебе какое больше нравится? — Антон приподнял бровь и, наконец, повернул голову к Ирине.

— Ты неисправим! — обреченно воскликнула она, толкнув врача в плечо.

— Такого варианта не было, — заметил он. — Но можно рассмотреть и его…

***

Начало сезона — это всегда большой праздник, смешанный с бешеным волнением. Как для самих спортсменов, так и для людей, обреченных оставаться неизвестными в тени славы атлетов. Для Антона этот чемпионат страны — первый за его «спортивную» карьеру. И от того самый волнительный. Берестов судорожно оглядывался по сторонам, замечая, как «Мегаспорт» начинает заполняться самыми преданными болельщиками — именно они знают в лицо не только первых фигуристов страны, но и всех, кому сегодня выходить на лёд.

Но болельщики не интересовали его так, как фигуристы. «Упрямые, кривоногие и кривоспиные ослы!» — мысленно, а порой и вслух, ежедневно сокрушался на них Антон, совсем не замечая, как эти «парнокопытные» с лезвиями вместо подков, медленно, но верно пускали корни в его сердце. Он злился на них, ежечасно наблюдая за получением травм и ежеминутно выслушивая потоки жалоб. И каждый раз сдерживал себя, чтобы не заорать и не ткнуть правдой в лицо. Чтобы не констатировать факт — свою боль они выбрали сами. А он обязан её расхлебывать.

И незаметно, день за днём, Антон начинал привязываться ко всем фигуристам. Безошибочно мог назвать больные места каждого. Фиксировал уже существующие и только предполагаемые травмы, которые надеялся предотвратить. А благодаря Ирине и вовсе начал разбираться в этом виде спорта, который ещё буквально полгода назад даже спортом-то называть не хотел. Нет, он, конечно, до сих пор путал зубцовые прыжки, но Колесникова грозилась это исправить в ближайший отпуск сразу после чемпионата страны. Хотя отпуск этот намечался только у неё. Ввиду вероятного непопадания на пьедестал национального чемпионата, Ира не попадала и на январский чемпионат Европы. А вот Антон поедет на него в любом случае. Колесникова любила с грустной улыбкой признавать то, что всю свою жизнь фигурному катанию отдала она, а на Олимпийские игры «вне конкурса» поедет Антон. И у Берестова от этой совсем не смешной шутки что-то болезненно ныло в сердце. Чем больше он общался с Ириной — тем больше понимал её и не понимал одновременно. Понимал, что весь её мир был заключен в борты ледовой площадки. Понимал, что она не может дышать никаким, кроме как этим холодным, пробирающим до костей воздухом. Понимал, что она выкладывается на полную, ежедневно бросая хрупкое тело на твердый, неприветливый лёд, разбиваясь и калечась. И не понимал. Не понимал, почему нельзя остановиться. Почему нужно продолжать убивать себя, если нет прогресса? Нет медалей… «Зачем?» — сокрушался каждый раз Антон при их неформальных встречах за пределами ледового дворца. И именно это слово, регулярно произносимое презрительным тоном, мешало им приблизиться друг к другу максимально близко. Так, как обоим давно хотелось.