Достав из кухонного шкафчика небольшую пластмассовую коробку с карикатурным изображением врача, Антон поставил её на стол и, открыв, обомлел на несколько секунд. Поверх остальных лекарств лежал блистер таблеток, которые были направлены на угнетение болевого синдрома. Берестов протер глаза, а затем сощурил их, пытаясь ещё раз внимательнее вчитаться в название без очков, что остались покоиться на столике у кровати. Он надеялся, что ему показалось. Но надежды эти были разрушены. Этот агрессивный препарат, при частом употреблении плохо влиявший на весь организм, но при этом действительно убиравший всю боль, Антон никогда не прописывал. А, судя по последним двум оставшимся таблеткам из двенадцати, Ирина принимала его часто.
Берестов провел ладонью по помятому после сна лицу, а затем обессиленно опустился на стул, продолжая сжимать пальцами блистер. Боль в горле, казалось, больше не существует. Она отступила, полностью предоставляя место боли душевной, смешанной с горьким разочарованием и гадким ощущением предательства любимого человека. Ирина врала. В лицо. Каждый раз, когда отвечала «не болит». Каждый раз, когда целовала и клялась «моя ножка в безопасности, родной, всё хорошо, я прекрасно себя чувствую»…
========== 3 ==========
Ирина сидела на больничной койке, откинув мятую белую простыню на другой край кровати, и чуть покачивала в воздухе ногами. Точнее — одной. Той, что была здорова. Другой же было невозможно шевелить. Казалось, что даже легкий поток воздуха, практически неощутимый кожей, действовал на больное сухожилие пагубно и сильнее разжигал и без того жгучую боль, сеткой тянувшейся практически до середины голени.
В пустой палате кроме Ирины, к её огромному счастью и в то же время зависти, не было никого. Все, кроме неё, могли спокойно предаваться предновогодней атмосфере. И только она, будучи доставленной сюда сразу после произвольного проката на чемпионате России, была вынуждена куковать в четырех светло-зеленых стенах. И единственным атрибутом праздника, до которого осталась буквально пара дней, были крупные хлопья, отчетливо видневшиеся за окном.
Сотовый телефон, лежавший на тумбочке рядом с букетом цветов от родителей, неприятно завибрировал, уведомляя о новом сообщении. Протянув к нему руку и убедившись, что это очередное поздравление от знакомых в связи с самым высоким местом за всю карьеру, Ирина отложила его обратно и зажмурила глаза, на которых ещё виднелся яркий макияж, что она тщетно пыталась отмыть обычной водой под краном в больнице, но тот будто лишь сильнее въедался, обрамляя как никогда усталые и опустошенные голубые глаза черными разводами.
Третье место чемпионата России. Пьедестал. Она наконец-то сделала на него шаг, пусть и с посторонней помощью из-за случившегося с ногой. Она шла к этой бронзовой медали с трех лет, когда только впервые криво зашнуровала крохотными ладошками такие же крохотные, будто кукольные, коньки. Всё было ради этого дня. Вся… Жизнь. И сжимая круглый кусок металла, переживая, казалось бы, самый цельный момент, всё внутри будто рассыпалось, разлетаясь мелкими осколками в разные стороны.
Впрочем, рассыпалась Ирина ещё за несколько дней до… В то утро, в которое не обнаружила Антона рядом. В тот день, в который он не отвечал на звонки. В тот вечер после тренировки, когда увидела напротив своей фамилии имя другого врача…
— Что это значит? — Ирина, в привычной для себя манере, бесцеремонно вломилась в кабинет Антона. Тут же подошла к столу и с презрением бросила на него лист со списком необходимых обследований, назначенный совсем другим врачом.
Берестов, не поднимая взгляда на возбужденную Колесникову, с напускным безразличием посмотрел на бумагу, хотя и так знал, что там написано.
— Не этого ли ты хотела? — холодно поинтересовался Антон, наконец, встречаясь с ней взглядом.
— В… В каком смысле? — растерялась Ирина, нахмурив светлые брови. — Что происходит, Антон? Почему ты ушел, почему игнори…
— Ты знаешь, что я могу сам выбирать, каких спортсменов вести лично, — медленно начал Берестов, мысленно упрашивая себя выдержать эту пытку и наконец отпустить Ирину. Отпустить, потому что держать рядом на его условиях невозможно. Она всё равно будет следовать своим. — С остальными же работают другие врачи. А я лишь выношу окончательный вердикт на основании их бумаг.
Колесникова стояла, боясь пошевелиться, и отчетливо ощущала нотки язвительных нравоучений. И с каждым новым словом догадывалась, что произошло.
— И раз назначения главного врача сборной для тебя — пустой звук, — Антон развел ладонями в стороны, опуская на них взгляд, чтобы немного перевести дух и не видеть любимые голубые глаза, которые начинали заметно блестеть, — пожалуйста — работай с другими. Я даже могу не смотреть на их заключения и допускать тебя до тренировок и соревнований.
— Анто-он… — едва слышно произнесла Ирина, приоткрывая пересохшие за несколько часов на льду губы. — Ты… Ты не пустой зв-вук…
— Колесникова, — качнул головой он, изо всех сил пытаясь не сорваться с кресла и не прижать к себе девушку, которая совсем недавно была дороже всего. — Твои слова расходятся с твоими действиями.
— Анто-он, — вновь тихо простонала она, делая ещё один неловкий шаг. — Послушай…
— Я не хочу нести за тебя ответственность, Ирина.
— Как за спортсменку? — умоляюще приподняла брови она.
— И как за некогда близкого мне человека, — закончил Антон. — Ты безответственная лгунья, Ира. Я привык, что тебе плевать на себя. Чёрт с этим. Чёрт с тем, что ты не знаешь, зачем занимаешься тем, что тебя убивает и не приносит результатов. И, видимо, чёрт с нашими отношениями. Чёрт со мной, — выдохнул он, бросая взгляд на маленькое фото, торчавшее из подставки для канцелярских принадлежностей. Ирина сделала его практически случайно. Просто отметив, что сейчас, сидя за столиком её любимого кафе, они обязательно должны взяться за руки. А ещё лучше — никогда больше их не раскрывать, всегда оставаясь рядом…
— Антон, — вновь попыталась она, но Берестов лишь не глядя подписал лист, на котором ещё не было заключений с обследований, а затем положил поверх него маленькую фотографию.
— Удачи на чемпионате России. Ты допущена, — металлическим тоном констатировал он, а затем, начиная перебирать документы на своем столе, максимально буднично добавил: — Позови ко мне Исаеву, если вдруг увидишь. Второй день не могу дозвониться…
Ирина отчетливо помнила, как на негнущихся ногах вышла от Антона, сжимая проклятый листок и фотографию. Помнила, как коридор расплывался от слёз, застилавших глаза. Сейчас таким же образом расплывалось перед ней и окно, за которым продолжали кружиться в танце снежинки. Где-то в груди, в районе сердца, разрасталась сквозная дыра, из которой, будто с некогда обожаемого льда, жутко тянуло холодом. Ирина обняла себя за острые плечи, пытаясь хоть как-то согреться, хоть как-то создать иллюзию тепла и защищенности. Когда Антон был рядом, Ира часто ругалась с ним на почве фигурного катания. Ей казалось, что родной вид спорта для неё важнее всего на свете. Что если в один день он поставит её перед выбором — она выберет спорт. И только потеряв Берестова поняла, как сильно заблуждалась. Антон теперь мерещился везде. Во всех мужчинах в белых халатах. Во всех мужчинах, стоявших на соревнованиях у кромки льда с аккредитацией на шее.
Ирина искренне полюбила и неимоверно скучала. По его дурацкой, въевшейся под корку, привычке подолгу мыть руки. По очаровательной, но такой редкой улыбке. По очкам, которые она с трепетом любила снимать перед очередным поцелуем. По большим и крепким рукам, которые, как иногда казалось, просто не могли проводить филигранные операции в недавнем прошлом…
— Ладонь не пролазит… — с трудом прохрипел Антон, «окунув» правую руку во «внутренности» машины буквально по плечо. Застрять на заснеженной трассе по пути к родителям Ирины хотелось меньше всего, но у старенького «рено», похоже, были совсем отличные от владельца планы. И теперь Берестов тщетно пытался исправить неполадку, пока Колесникова стояла рядом, пуская изо рта клубы пара.