– По-моему, ты отвлеклась.
– Я нашла ее дневник. Алан, ее жизнь вовсе не была счастливой. Она не смогла изменить свой мир. А я смогла. Только я сама не знала об этом. Когда со мной случалась беда, я начинала подтасовывать факты до тех пор, пока мне не становилось легче. Так случалось, когда я рассказывала в интервью о своих родителях. Я всегда говорила, что они гордились мной, что понимали и поддерживали с самого начала.
Алан вспомнил, как в первый раз прочитал об этом в ее интервью, напечатанном в одном из искусствоведческих журналов, тогда он подумал, что Изабель не хотела ранить чувства своей матери. Сам он уже знал правду о ее родителях.
– Мне было так противно, – продолжала Изабель, – но я хотела в это верить. Я не хотела вспоминать, что разочаровала отца уже самим своим рождением – он ждал мальчика. И его разочарование длилось до самой смерти. Ни один из моих поступков его не устраивал, и он никогда не упускал возможности напомнить мне об этом. А моя мать ни разу ему не возразила. Она продолжала заниматься домашним хозяйством, как будто это нормально, что отец втаптывает в грязь достоинство своего же ребенка.
Изабель взяла с пола нож и стала бездумно вертеть его в руках.
– Я устала быть в состоянии пострадавшей, – снова заговорила она. – И в какой-то момент придумала новую историю. И, знаешь, Кэти оказалась права. Как только ты поверишь в свою выдумку, мир вокруг тебя меняется. И прошлое уже не так сильно тянет назад.
– Так, значит, на похоронах Кэти...
– Я искренне верила, что она умерла от рака в больнице. Я... Я сама убедила себя в этом, поскольку была не в состоянии смириться с реальностью. Кэти просто не могла покончить с собой. По крайней мере та Кэти, которую я знала.
– Ее смерть для всех стала потрясением, – заметил Алан.
– Только потому, что мы ее совсем не знали. Если бы она поделилась с нами теми мыслями, которые доверяла своему дневнику... – Изабель пристально взглянула в лицо Алана. – Ты знаешь, почему она покончила с собой?
Он отрицательно покачал головой. Этот вопрос давно не давал ему покоя. Алан долгие годы бился над разгадкой причины смерти Кэти, но до сих пор не мог ее найти.
– Она хотела забвения, – сказала Изабель. – Она была не в силах больше выносить груз прошлого, и самоубийство показалось ей единственным способом избавиться от этого. Я помню, как она говорила, что необходимо изменять мир по своему желанию, иначе мир изменит тебя, а Кэти не хотела быть такой, какой ее делал мир.
– Я не понимаю, – вступила в разговор Мариса. – Даже если за ее плечами лежало ужасное прошлое, она сумела над ним возвыситься. При ее содействии фонд помог многим несчастным детям, а ее книги заставляли задуматься каждого, кто брал их в руки. Если кто-то и мог изменить мир к лучшему, так это Кэти.
Изабель кивнула:
– Но она никогда не была счастлива. Ее творчество и Детский фонд – это всё, что у нее было, но, мне кажется, однажды Кэти поняла, что этого недостаточно. Она всегда что-то отдавала людям, до тех пор пока ничего не осталось. Если постоянно черпать воду из колодца и не пополнять его, колодец рано или поздно пересохнет.
– О Господи, – негромко воскликнул Алан.
– Всё это ужасно грустно, – заметила Изабель. – И мы, ее лучшие друзья, даже не видели, что с ней творится.
– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросил Алан.
– Я сама прочитала дневник только сегодня утром, – ответила Изабель.
Она поведала о появлении затерявшегося письма с ключом от ячейки камеры хранения и о сотруднике автобусной станции, который берег посылку в течение нескольких лет.
– Я ничего не знала о Пэддиджеке и Джоне, – сказала она под конец. – Кэти спасла картину Пэддиджека от огня, но не вернула мне, а оставила у себя. И все эти годы картина лежала вместе с дневником и ждала, пока я приду. И я не знала, что полотно Джона тоже уцелело... – На глаза Изабель снова навернулись слезы, но на этот раз она сдержалась. – Джилли упомянула о встрече с Джоном, – Изабель вытерла глаза рукавом, – когда я попросила ее подыскать студию в городе, а потом он сам пришел в мастерскую...
– Почему же Кэти не вернула тебе картину? – вслух удивился Алан.
Лицо Изабель исказилось от боли.
– Я думаю... Я думаю, она боялась, что я уничтожу полотно.
– Что?
– Неужели до тебя не доходили слухи о том, что я сама подожгла дом? Кэти не верила им, но, судя по ее дневнику, она не решалась доверить мне судьбу Пэддиджека.
– Я должен спросить тебя, – решительно произнес Алан, – ты устроила тот пожар?
– Я... я не знаю.
Такого ответа Алан не ожидал. Он считал, что Изабель будет всё отрицать. До него действительно доходили подобные слухи, но Алан отметал их безо всяких колебаний. А теперь, когда узнал о таланте Изабель вызывать ньюменов, о ее беспокойстве относительно безопасности и благополучия этих созданий, он и представить себе не мог, что Изабель принимала участие в уничтожении собственных произведений.
– Ты помнишь, Рашкин в тот вечер подмешал наркотик в пунш?
– Помню, – кивнул Алан. – Но...
– Я выпила два бокала этого пунша, – продолжала Изабель. – У меня начались галлюцинации, а потом всё исчезло. Я помню, что потеряла сознание около одного из старых амбаров. А когда очнулась, было уже утро и я находилась совсем в другой части острова, а руки, одежда и лицо почернели от сажи.
На лице Козетты появилось выражение ужаса.
– Так что ты хочешь сказать? – воскликнул Алан. – Это ты подожгла дом?
Изабель покачала головой:
– Я же говорю, я действительно не знаю. Перед тем как я отключилась, Рашкин говорил, что заставит меня уничтожить картины, а потом всунул мне в руку коробок спичек. Потом всё исчезло. Мои воспоминания перемешались со снами. Я помню, как эти чудесные невинные создания горели в пламени пожара, я брала их на руки, а они умирали один за другим. Но когда я очнулась, я была далеко от дома. – Изабель немного помолчала, потом добавила: – Рашкин утверждает, что это сделала я.
– Из того, что я слышала об этом человеке, можно заключить, что не всем его словам стоит доверять, – заметила Мариса.
– Он не всегда лжет. Он не обманул меня, рассказывая о ньюменах и о том, как я смогу их вызвать.
– Конечно. Он прибегает к обману, только когда это ему выгодно. Я знаю множество таких людей.
Алан кивнул в знак согласия.
– Но если она их сожгла... – раздался тихий, напряженный голос Козетты.
Несчастный взгляд Изабель обратился к девочке.
– Значит, я такое же чудовище, как и он. Джон был прав. Он предупреждал меня с самого начала. Не надо было никого вызывать из прошлого. Я только причинила им ужасную боль и погубила множество невинных существ.
– О боже, – внезапно вспомнила Мариса. – Эти два создания Рашкина собирались вернуться в Детский фонд за картинами.
– Они нападут на Роланду, – согласился Алан и повернулся к Козетте, – тебе следует пойти к ней. Надо предупредить Роланду и спрятать картины – твою и твоей подруги.
Но Козетта покачала головой:
– Я не уйду.
– Что ты говоришь?
Козетта поднялась на ноги, сжала кулаки и сверху вниз посмотрела на них троих:
– Вы не можете меня заставить.
– Но почему ты отказываешься? – спросила Мариса.
Козетта пальцем указала в сторону Изабель:
– Потому что она собирается выпустить свою красную птицу, а я должна увидеть ее полет. Я должна это видеть, чтобы узнать, что в ней есть такого, чего нет у меня. Почему она может видеть сны и вызывать нас в этот мир, а я не могу.
Мариса и Алан недоуменно посмотрели на Изабель.
– Ты понимаешь, о чем она говорит? – спросил Алан.
Изабель медленно кивнула.
– Я всё думала и думала, – произнесла она тем бесцветным голосом, который звучал в момент их встречи. – Я не могу хладнокровно убить Рашкина и не знаю, хватит ли у меня сил противостоять его натиску. Он хочет, чтобы я продолжала писать картины для удовлетворения его потребностей.