Тогда слова Рашкина произвели на Иззи неизгладимое впечатление, но, как она ни старалась, она не могла подобрать слова, чтобы передать эту мысль своим подругам.
– В следующем году тебе надо будет почаще посещать лекции Дейпла, – сказала Джилли. – Незадолго до окончания семестра он всех нас заинтересовал рассуждениями о том, чего мы можем добиться при помощи искусства и как это сделать.
Иззи, как и всегда, оставила свои бесплодные попытки подобрать нужные слова и позволила увлечь себя новым поворотом в разговоре.
– Тебе на самом деле так нравится профессор Дейпл?
– Он замечательный человек, – ответила Джилли. – Летом он обещает разрешить мне пользоваться одной из его свободных комнат в качестве студии. Те, кто занимался там в прошлом году, оставили немало красок и других нужных вещей. Он сказал, что я могу все это использовать.
– Похоже, он увлекся тобой, – рассмеялась Кэти.
– Не смейся.
– Нет, действительно! – Джилли покачала головой.
– Иззи, а что ты собираешься делать? – спросила она. – Ты так и будешь посещать студию Рашкина до начала следующего учебного года?
– Я даже не знаю, буду ли я продолжать учебу в университете.
– Я впервые об этом слышу, – встревожилась Кэти. – Что произошло?
Иззи вздохнула:
– Мое обучение зависит от стипендии, а в этом году я настолько забросила занятия, что опустилась на средний уровень. Боюсь, стипендию снимут, и мне придется уехать из города.
– А твои родители не смогут помочь? – спросила Джилли.
– У них нет денег, по крайней мере, так они мне говорят. Родители считают, что я зря трачу время.
– Но ведь твои картины действительно хороши. А ты рассказала им, что Рашкин стал заниматься именно с тобой, хотя много лет не допускал в свою мастерскую никого из студентов? По крайней мере, – добавила Джилли, – насколько мне известно. От тебя я услышала о нем больше, чем от всех преподавателей по истории искусства.
– Я говорила родителям об этом, – сказала Иззи. – Но отец не согласен с моим желанием стать художником. С матерью было бы проще договориться, а вот отец считает меня совсем пропащей.
– Ты должна была всё мне рассказать, – упрекнула ее Кэти.
– Я не решалась, – ответила Иззи. – Мне придется уехать из нашей комнаты, а я буду так скучать по тебе... – Она беспомощно пожала плечами.
– Мы переедем вместе, – сказала Кэти. – Совсем уедем из кампуса. Алан говорил, что на Уотерхауз-стрит полно свободных недорогих квартирок и чердаков. Он и сам после пятнадцатого собирается подыскать себе новое жилье.
– И я снимаю квартирку в доме всего в паре кварталов от этой улицы, – подхватила Джилли. – Это хороший район, недорогой, но вполне приличный. Там повсюду живут художники и музыканты. Иззи, тебе там понравится.
– У нас будет настоящая община. А ты попробуешь взять заем на продолжение обучения.
– Я не уверена, – сомневалась Иззи.
– Ты могла бы продать некоторые из своих картин, – предложила Джилли. – У тебя, должно быть, накопилось немало работ. А я знаю подходящую галерею, где можно их выставить. Не гарантирую, что там примут все твои работы, но надо попробовать.
– А можно на пирсе продавать их туристам, – сказала Кэти.
Джилли воодушевленно кивнула:
– Софи в выходные продает там свои городские пейзажи, выполненные пером, и говорит, что иногда немало на этом зарабатывает.
Иззи со слезами на глазах поблагодарила подруг. В последнее время необходимость решить денежный вопрос и признаться Кэти в предполагаемом отъезде сильно портила ей настроение. Она страстно хотела остаться в городе, не расставаться с друзьями и иметь возможность продолжать занятия у Рашкина. И еще закончить университет, чтобы получить степень бакалавра. Но больше всего ее пугала перспектива бесславно возвратиться на ферму и тем самым подтвердить правоту отца.
– Вы мои самые верные друзья, – сказала Иззи. – Что бы я без вас делала?
Кэти крепко пожала ее руку:
– Для этого друзья и существуют, та belle Иззи. Не беспокойся. Всё устроится как нельзя лучше.
– У Джилли есть знакомые в галерее, и они согласились посмотреть мои работы, – заговорила Иззи и беспокойно посмотрела на Рашкина.
Но он только кивнул и бросил в ответ:
– Да, продолжай.
Глядя на его лицо, невозможно было определить, что думает художник по этому поводу, и Иззи нервничала всё сильнее. Хотя он ни разу не сделал попытки ударить ее после того случая перед Рождеством, всё остальное было по-прежнему. Рашкин был всё таким же властным и несдержанным и мог разразиться гневной тирадой по малейшему поводу. Иззи хотела поддержать его намерение лечиться, но он попросту не желал обсуждать этот вопрос. Несмотря на то что художник больше ни разу не поднял на нее руку, Иззи нередко возвращалась домой в слезах. Тогда она подолгу сидела на кровати не в силах уснуть, гадая, почему так долго позволяет ему подобные выходки, и клялась расстаться с диктатором раз и навсегда. Но, возвращаясь в студию на следующий день, заставала Рашкина в добром расположении духа, и все ее благоразумные намерения бесследно исчезали. Но смятение в душе оставалось.
Рашкин имел над ней власть, далеко выходящую за рамки отношений между учителем и учеником, и этот факт очень смущал Иззи. Она по-прежнему восхищалась его талантом, проницательностью и вкладом в современное искусство, но Рашкин словно загипнотизировал ее волю и почти полностью контролировал все ее действия. Его настроение определяло их отношения, и Иззи до головной боли приходилось гадать, как он отреагирует на то или иное слово или самый незначительный поступок.
В то утро она собрала всю храбрость и решилась поднять вопрос о продаже части своих работ через галерею, но начала разговор издалека.
– Я подумала, что стоит согласиться, – продолжала она. – Я осталась совершенно без денег, а надо еще платить за квартиру.
Иззи со страхом ожидала очередного приступа ярости, но на лице художника сохранялось совершенно спокойное выражение. Это кажущееся хладнокровие только усилило нервозность Иззи, и она никак не могла решиться сделать последний шаг и сказать, чего хочет. Она только встала рядом со своим мольбертом и теребила в руках перепачканную красками тряпку.
– И как это связано со мной? – наконец спросил Рашкин.
– Ну, все мои работы, которые хоть на что-то годятся, – то есть по моему мнению годятся – находятся здесь.
– И ты хочешь, чтобы я помог тебе выбрать несколько картин?
«Неужели это решится так просто?» – подумала Иззи.
Не в силах вымолвить ни слова от напряжения, она только молча кивнула.
– Повтори, как называется та галерея.
– "Зеленый человечек".
– Да, знаю, – сказал Рашкин, а потом, к безграничному удивлению Иззи, добавил: – Я думаю, это вполне подходящее место – не слишком знаменитое, чтобы твои работы проигрывали по сравнению с более известными именами, но достаточно популярное, чтобы серьезно отнестись к картинам новичка.
– Так вы согласны?
– Твое мастерство быстро растет, и я считаю, что ты заслуживаешь вознаграждения за свою самоотверженность.
«Какое счастье, что я застала его в хорошем настроении», – подумала Иззи.
– Кроме того, – с улыбкой добавил Рашкин, – я не могу позволить тебе ночевать на улице. Подумай, какой урон моей мастерской нанесет слух о том, что я довел до нищеты свою лучшую ученицу.
Утро превзошло самые смелые ожидания Иззи. Всё, начиная с неуклюжей попытки Рашкина пошутить и заканчивая его помощью в отборе картин, казалось ей совершенно фантастичным. Словно она перенеслась в один из параллельных миров, где всё выглядит почти так же, как и прежде, но всё-таки немного иначе. И ей было не на что пожаловаться. В параллельном мире Рашкин оказался настолько приятным в общении, что Иззи предпочла бы остаться здесь навсегда.