– За тобой или за твоими картинами?
– Кажется, за мной, – нерешительно ответила Иззи. – Но я не уверена.
– А ты не писала картин, подобных той, на которой изображен древесный дух, в студии Рашкина, где он может снять с них копии?
– Нет, но что это доказывает?
– Наша связь не односторонняя, – сказал Джон. – Ты тоже связана с нами. Когда кто-то из нас умирает, ты это чувствуешь. Ты видишь, как это происходит, только во сне. Раньше тебе снилось, что Рашкин уничтожает твои картины. Теперь в твоих снах он смотрит на них.
– Как же такое может быть? – удивилась Иззи.
– И ты еще чему-то удивляешься после того, как вызвала нас сюда?
– Но для чего всё это Рашкину? Я понимаю, что у него скверный характер и случаются приступы необузданного гнева, но он же не воплощение абсолютного зла.
– Почему ты так считаешь? Из-за его прекрасных произведений искусства?
«Неужели причина только в этом?» – спросила себя Иззи. И потому она позволила ему обращаться с собой так, как не позволяла ни одному другому человеку? Неужели все ее представления о добре и зле в корне изменились под влиянием Рашкина?
– Ты можешь провести еще один эксперимент, – предложил Джон. – Раз уж ему недоступны полотна, которые находятся в профессорской оранжерее, в следующий раз, когда тебе захочется вызвать в этот мир кого-то еще, сделай это в студии Рашкина, где ему без труда удастся их «скопировать». И тогда твои сны вскоре вернутся.
– Что ты говоришь! Я никогда не смогу пойти на это.
– Почему бы и нет? Это не намного хуже, чем закрывать глаза на то, что он делает с нами. Мы настоящие, Иззи. Ты способна вызвать нас в этот мир, но, раз уж мы оказались здесь, мы реальны. Согласен, мы несколько иные. Мы не нуждаемся в сне и пище. Мы не стареем. Мы не меняемся внешне. Но всё же мы настоящие.
– Перестань! – воскликнула Иззи и отвернулась от Джона. – Я и так не знаю, чему верить, а ты запутываешь меня еще больше.
– Ты не можешь решить, чему ты хочешь верить. Легко чувствовать себя маленьким богом, способным вызвать к жизни кого угодно при помощи нескольких мазков краски на холсте, но трудно смириться с тем, что эти существа будут жить независимо от твоего влияния. И упаси бог предположить, что ты несешь ответственность за свои действия, что твой драгоценный Рашкин представляет для нас опасность, что эту опасность ты можешь предотвратить, если поверишь мне и будешь охранять свои полотна от его посягательств.
Всё получилось совсем не так, как рассчитывала Иззи. Она надеялась лишь поговорить с Джоном и заставить его раскрыть свои секреты. Она не хотела этого противостояния. Иззи надеялась сблизиться с возлюбленным, а вместо этого они еще больше отдалились друг от друга. Рядом с ней на скамье сидел совершенно чужой человек.
– Зачем ты так поступаешь со мной? – спросила она.
– Я только пытаюсь убедить тебя осознать свою ответственность.
– Ты мне солгал, когда я задала вопрос о связи между твоим появлением и портретом. Почему сейчас я должна тебе верить?
– Я не лгал тебе. Я только не рассказал всего... – Но Иззи не дала ему закончить.
– Думаю, нам больше не нужно встречаться, – сказала она.
Содрогнулась от внутреннего холода, не имевшего ничего общего с зимним временем года, Иззи встала со скамьи и сунула руки в карманы, чтобы не было заметно, как они дрожат.
– Иззи, ты принимаешь это...
– Прошу тебя, просто дай мне уйти. – От волнения у нее перехватило горло, и слова давались с трудом. – Больше... никогда не ищи... со мной встреч.
Иззи поспешила уйти. Пока он не успел заметить ее слезы. Пока не окликнул. Пока не обрушил на нее новый поток лжи, чтобы оправдать предыдущие не менее лживые объяснения. Потому что, даже уходя от Джона, она всё равно хотела верить ему. Хотела сделать вид, что не было сказано всех тех ужасных вещей. Хотела остаться с ним, чтобы всё шло как раньше.
Господи, помоги. Она любила Джона, а он даже не был настоящим.
После ухода Иззи Джон тоже поднялся со скамьи. Он сделал несколько шагов за ней, но вскоре остановился. Он смотрел ей вслед, пока маленькая фигурка на заснеженной дорожке не превратилась в темное пятнышко.
– Я никогда не думал, что полюблю тебя, – тихо прошептал он.
Но Иззи уже пропала из виду.
– Что ты сделала? – спросила Кэти. – Как ты могла с ним порвать? Я думала, ты счастлива с ним.
Иззи отвернулась от окна и взглянула на подругу заплаканными глазами. Пока она добиралась до дома, небо снова заволокли тучи, крупные снежинки запорхали в воздухе. Лучше бы пошел дождь. Дождливая погода больше соответствовала ее настроению.
– Я и сама не знаю, как это вышло, – сказала она. – Я так запуталась. А потом он стал читать лекцию о моей ответственности за тех, кого я вызвала из его так называемого прошлого.
– Но ты и в самом деле должна позаботиться о них.
– Я знаю. Только не хотела слышать об этом от него. Я хотела, чтобы он... Не знаю. Может, доверился мне. Я хотела всё понять, но не таким образом.
– Тогда надо было заранее приготовить для него текст. Как он мог знать, чего ты хочешь?
– Кэти, ты мне не сочувствуешь.
– Извини. – Кэти поднялась с подушек и подошла к Иззи. – Всё это слишком странно и необычно. Я с трудом верю, что всё это происходит на самом деле.
– Ты же сама видела Пэддиджека.
– Да, правда. Но Джон – он ведь никогда ничем не отличался от нас. И он всерьез обвиняет Рашкина?
Иззи кивнула, но не решилась рассказать всю правду о жестокости Рашкина. Об этом она не говорила ни одной живой душе, поскольку в какой-то мере чувствовала себя виноватой. Иззи до сих пор считала, что, будь она сама лучше, он не нападал бы на нее с такой яростью.
– Просто ты не можешь этого принять, – предположила Кэти.
– Думаю, да. Но Джон никогда не лжет.
– По крайней мере, ты за ним этого не замечала.
«Это всё равно что говорить о Рашкине с Джоном», – подумала Иззи. Она никак не могла решить, кому верить.
– У каждого из нас есть свои скрытые стороны, – сказала Кэти. – И никто не знает, когда они проявятся.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Другими словами, в тихом омуте черти водятся. Мы знаем друг о друге ровно столько, сколько каждый из нас готов открыть окружающим. Внутри мы можем быть совершенно другими. Каждый из нас.
– Так кто из них настоящий злодей? – спросила Иззи. – Джон или Рашкин?
– Любимый или учитель.
– А может, это я? Ведь это я вызываю людей из небытия. Может быть, я и есть чудовище?
– Ты не чудовище, – заверила ее Кэти. – Но может, нет на самом деле никакого небытия – по крайней мере, того, о котором они говорят. Может, они появляются из глубин твоей сущности?
– Я тебя не понимаю.
– Из потайных уголков души, – стала объяснять Кэти. – Оттуда же, откуда берутся наши сны. Там живут музы, и оттуда мы черпаем вдохновение. Если допустить, что магия действительно существует, то почему бы ни принять как данность появление вещественных воплощений вдохновения?
– Но это лишено всякого смысла.
– А появление в нашем мире чужеродных существ с твоих картин имеет смысл?
– Я не знаю, – сказала Иззи. – И не уверена, что хочу знать. Я хочу повернуть время вспять... Вернуться в прошлое до наступления сегодняшнего вечера.
Глаза Иззи снова наполнились слезами, Кэти обняла подругу, та уткнулась лицом в ее плечо и разрыдалась. Как только рыдания немного затихли, Кэти вытащила из рукава бумажный носовой платок и протянула Иззи.
– Самое худшее, – заговорила она, продолжая всхлипывать, – заключается в том, что я не могу разыскать Джона и сказать, что была неправа и сожалею о своих словах.
– Если он тебя любит, то непременно вернется.
– Ты не понимаешь, – покачала головой Иззи. – Я назвала его лжецом. Однажды он сказал, что его слово – это его единственная ценность. Джон слишком горд, чтобы вернуться ко мне. Я больше никогда его не увижу. Я сама сказала, чтобы он больше никогда не приходил.
Иззи снова расплакалась, и Кэти покрепче обняла девушку.