На четвертом этаже стоял Лави Маймон и смотрел на улицу. Во дворике, оправляя руками платье, стояла Нофар Шалев, и оба не подозревали, что не одиноки в своем страдании – страдании человека, чье имя предъявляет ему непосильные требования. Возможно, обоим было бы легче, знай они, что где-то – на другом конце земного шара или на расстоянии четырех этажей – есть человек, испытывающий такую же боль. Но не факт. Ведь человека, у которого болит зуб, не утешают стоны соседа по скамье, когда он сидит в очереди в поликлинике.
И хотя Лави Маймон и Нофар Шалев ничего друг о друге не знали, они – практически одновременно – печально вздохнули. И единственная разница между Нофар Шалев и Лави Маймоном состояла в том, что Лави так и остался у окна, а Нофар вдруг поняла, что перерыв закончился, что она опаздывает, и бросилась бежать. Она бежала так быстро, словно знала, что торопится сейчас не только в кафе-мороженое, но и к тому мгновению, когда все изменится, к судьбе, которая уже ждала ее по ту сторону прилавка.
2
За долгое время, проведенное за прилавком, у Нофар выработалась привычка вглядываться в лица клиентов и угадывать, кто оказался в кафе-мороженом случайно, а кто пришел сюда намеренно. Случайные посетители были самыми приятными. Они не спеша гуляли по улицам, плавали по тротуару, как карпы, пока не появлялась приветливая вывеска кафе-мороженого и не поддевала их на крючок. Те же, кто приходили намеренно, были совершенно иными. Для них кафе-мороженое служило пунктом, где выдают компенсацию за тяжелый рабочий день, местом, «где сердце успокоится». Нофар читала это по их злым глазам и плотно сжатым ртам. Пробовавшие все новые и новые сорта мороженого, они оставались вечно недовольны. Такие клиенты поедали свои рожки, словно глотали обезболивающее, – в один присест, лишь бы скорей подействовало.
Нофар без труда определила, что клиент, ожидавший ее у прилавка, принадлежит к числу пришедших намеренно. Не неспешная прогулка привела его сюда, а испорченный день.
– Добрый вечер, – сказала она и не удивилась, когда он не ответил. – Чем я могу вам помочь? – спросила она, стараясь улыбаться, хотя чувствовала себя без сил – после пробежки по двору и от мыслей о неурожайном лете.
Мужчина бросил на Нофар раздраженный взгляд и пробурчал, что стоит здесь уже десять минут.
– Сколько я должен ждать, чтоб меня обслужили?!
Это было неправдой: он ждал не десять минут. На самом деле он ждал меньше пяти минут. Однако за эти пять минут он успел получить эсэмэс от своего агента. Тот сообщал, что телевизионное начальство все обдумало и пришло к выводу, что им не нужен еще один песенный конкурс. Агент не стал добавлять, что, даже если бы начальство и решило, что конкурс нужен, оно все равно не стало бы прибегать к услугам певца, давно вышедшего в тираж. Уже семь лет, как вышедшего, если быть точным. Просто невероятно, как быстро прошло семь лет. Всего миг назад он был в центре внимания и на первых полосах газет; полтора миллиона человек проголосовали за него по эсэмэс в тот чудесный вечер; вся страна прислала ему цифровое признание в любви. А теперь он здесь, в этом жалком кафе, перед этой жалкой продавщицей. Она смотрит на него и ждет, пока он скажет, какое мороженое выбрал, и во взгляде ее – ни намека на узнавание. Она понятия не имеет, кто он такой!
Впоследствии, когда скандал немного утихнет, Авишай Милнер будет задаваться вопросом: не в этот ли момент все началось? Девушка посмотрела на него из-за прилавка пустыми глазами, и в этой пустоте погибла его душа. Он утонул во тьме анонимности, в пучине заурядности. Возле девушки за прилавком Авишаю Милнеру было нечем дышать. Из последних сил он твердил себе, что он не просто еще один клиент. Он – Ави-шай! Мил-нер! Так объявил его ведущий в финале конкурса, разрезав его имя, как разрезают горячий свежий хлеб, и растягивая – к удовольствию публики в зале – слоги: Ави-шай! Мил-нер! Зрители, смотревшие конкурс по телевизору, салютовали ему миллионом голосов. В последующие недели его имя было у всех на устах. В пабах и клубах на него бросались красивые женщины – женщины, желавшие отведать его, женщины, желавшие быть отведанными им, – и он занимался с ними любовью. Однако больше всего он занимался любовью с самим собой. Он совокуплялся с Авишаем Милнером до потери пульса, и каждая нимфа, стонавшая ему в ухо «Ави-шай», была всего лишь ласкающим ухо эхом того незабываемого момента, когда ведущий открыл конверт, заглянул в него своими добрыми, ласковыми глазами и на всю страну объявил победителем юношу из пригорода: «Ави-шай! Мил-нер!»