– Кайле, которая не мыслит себя без любви, – прочитал Герберт и протянул Кайле зеркальце.
Сестра изо всех сил делала скучающий вид, но я заметила, как дрожит ее рука.
– Кортни, девушке, для которой время является главной ценностью.
Я постаралась взять старинные карманные часы так, чтобы не касаться руки поверенного. Мне показалось, Герберт это заметил и усмехнулся. Волна ненависти поднялась во мне, но нечеловеческим усилием я ее подавила. На глаза навернулись слезы, когда я открыла часы. Кристалл… Кристалл понимала меня, понимала мой порыв, осознавала причины моего побега. Не оправдывала, но понимала.
– Кимми, нашей маленькой художнице. – Герберт отдал Ким небольшой блокнотик с красивыми пергаментными листами.
– На память обо мне и моей к вам любви. – Мужчина дочитал до конца.
Мы все молчали, сжимая каждая свой подарок. Я предполагала, что будет какое-то письмо или слезливая речь, но, если честно, не ожидала чего-то такого. Эти часы я видела несколько раз, ими пользовалась Кристалл, они были… Они ей подходили. Словно были созданы для нее.
– Она вас любила, – произнес Герберт. – Пусть не показывала этого, но очень любила.
– Что ж, – Кайла привычно нацепила маску холодной стервы, – спасибо, Герберт. Я должна вернуться к гостям. В этом доме даже похороны проходят так, словно мы продаем ее тело.
Для похорон Кайла выбрала черное платье «в пол». Закрытое, с длинными рукавами и плотно облегающим тело верхом, но расходящейся юбкой из легкого шифона в несколько слоев. Как по мне, такой наряд был слишком уж торжественный, но в этом вся Кайла. Я не сомневаюсь, что она знает, в чем ее нужно будет хоронить, если вдруг что. И упаси Богиня не сделать ей маникюр – восстанет, как пить дать.
– И не надейся, Герберт, что останешься нашим поверенным, когда я вступлю в права, – донесся ее голос из коридора.
«Сначала роди», – захотелось ответить мне.
– Я тоже пойду, – тихо произнесла Ким и шмыгнула носом.
Поднялась и я, совершенно не желая оставаться в компании Герберта. Мне нечего было ему сказать.
– Она в чем-то была похожа на тебя, Кортни. – У него оказались совершенно иные планы.
Нужно было уйти, но я замерла, так и не дойдя до двери, крепко, почти до боли сжимая в руках часы.
– В городе ее считали содержанкой. Беднячкой, которая удачно вышла замуж. Она не боялась осуждения, улыбалась всем, кто за глаза ее оскорблял, и заставляла приветствовать ее на утренней прогулке. Ты тоже не побоялась сбежать. Нам нужно поговорить, Кортни.
– Нам не о чем разговаривать. – Лед в моем голосе прозвучал достаточно явно.
– Надо же, в Даркфелле учат говорить «нет»? – усмехнулся Герберт.
– В Даркфелле, – сладко улыбнулась я, – учат говорить лишь с теми, кто этого достоин. Извини, меня тоже ждут гости.
По лицу Герберта пробежала тень. Я знала, на какие точки нажимать, чтобы сделать больно. Я детстве много раз слушала занятнейшую историю…
О том, как подружились два мальчика: богатый подросток, сын влиятельнейшего мага в городе, и бедный сирота, несколько младше первого, продающий газеты на площади. Как их дружба из детской переросла в настоящую, крепкую, как богатый мальчик взял над младшим товарищем шефство и помог другу поступить в Хейзенвилльский колледж, как благодарный мальчик стал поверенным друга и оставался с ним до самой смерти.
Герберт, как и все, выбившиеся из низов, смертельно ненавидел упоминания о своем прошлом. Особенно от таких, как я.
В зал для приемов, где толпился народ, не пошла. Если память мне не изменяла, в малой столовой стоял небольшой бар. Туда я и направилась, чтобы выпить пару глотков хорошего коньяка, а после – собраться перед обратной дорогой. Экипаж прибудет рано утром – если я не хочу застрять в Хейзенвилле еще на сутки, придется поторопиться.
Музыка стихла лишь к полуночи, когда я уже закончила все водные процедуры и готовилась ко сну. Этот дом навевал воспоминания. Каждый звук в нем рождал десятки образов, каждый предмет – воспоминания. Я спала в своей старой комнате, и за исключением личных вещей, здесь все осталось по-прежнему. Та же темная тяжелая мебель из темного дерева, тот же дорогой эрентийский ковер, огромная кровать с мелкими подушками. Портрет мамы сняли. Кристалл после смерти отца сняла все портреты и заперла в хранилище, и это тоже стало одной из причин, по которым я уехала.
Часы лежали на столике. Надо же… когда я уехала, Кристалл оборвала все контакты, перестала давать мне деньги. Она не могла отменить содержание, назначенное отцом, но что-либо выделять сверх него категорически отказалась. Я не думала, что она включит меня в завещание, а уж тем более не думала, что Кристалл оставит часы.